Danke Papa...за то, что ты не существуешь.
Тошнотворно, хотеть плакать и не быть способной выжать из себя ни слезинки, потому что действуют успокоительные препараты. В груди тяжесть. Облегчения не наступает. Полный крах.
Звонили с утра с работы, клиент подставляет второй раз по той же схеме. Завтра устроят разнос. Не то что б я сильно переживала, нервные клеточки жалко.
Спала дурно, то ли от мыслей, то ли от затруднённого дыхания, дважды бегала за таблетками на кухню. Когда стало двоиться в глазах, решила перестать играть с огнём. К рассвету кое-как утихомирилось. Едва-едва и вдруг проклятый звонок. Крики, бурчание, дизастр!
Больше не смогла уснуть. Валялась читая омегаверс, чуть выше среднего, но не искрящий. Дожидалась пока все покинут квартиру, чтобы выползти из берлоги в блаженном одиночестве. Безголосая и почти прозрачная.
От уборки отказалась, зато потянуло к заветному ящику. Механически доставала оттуда стопки и сначала просматривая, потом вовсе не глядя, сминала и отшвыривала.
Вот всё что являю собой я, куча макулатуры, сплошь черновики, спонтанные наметки, наспех записанные видения. Я, плать, берегла каждую грёбанную строчку. "Когда-нибудь" говорила я себе, "когда-нибудь". Теперь то я знаю - "Никогда". Никогда ничего и не было, ни Божьей искры, ни особенного умения. Тупое психологическое расстройство, уходящие корнями в комплексы и травмы детства. "Встань в строй, ты такая же обыкновенная биомасса, как и прочие!". Довольно притворяться и изворачиваться. Разве мудрость начинается не с признания своих ошибок, а выздоровление с иссечением больной плоти.
Подходила бабушка. Спросила чем я занята. Избавляюсь от кусочка свой души, ба. Но тебе то какое дело. Никому не было дела тогда и никто не разгорелся нынче. Вы не проявили достаточно твёрдости, чтобы выбить из меня дурь в детстве, позже оказались слишком грубыми и приземлёнными, чтобы помочь мне справиться с этим в юности. Во взрослой жизни. Как всегда вы укутали меня в тёплую одёжку, накормили до отвала, отругали за лень, сунули карманные две купюры и бросили. В духовном плане вы меня бросили.
"Разбираю старый хлам, - сказала вслух. Потому что по другому бабушка не поймёт. Бабушка - человек швырнувший первый камень.
Противно даже не катать в голове мысль, что талант ушёл, противно вспоминать о его отсутствии. О всех покровительственных улыбках учителей, редких похвалах и прочей мишуре, скрывающей подлинные чувства окружающих. Высоко задрав подбородок, ты возни подобной не замечаешь. А когда споткнёшься, окунувшись мордой в грязь, вот тогда оглохнешь от злорадного хохота за спиной. Господи, сколько раз я притворялась глухой. Оптимист херов.
Я давно собиралась собрать эту кучу, этот могильный холмик на кладбище надежд. Собрать и сжечь. Но оно не достойно столь помпезных похорон. Гнить, гнить на всеобщую помойку с прочей отработанной бумажной продукцией.
Теперь в ящике пусто, туда перекочевали насущные объекты быта. Кое-что я всё же пощадила, но унесла в другую комнату, подальше от соблазна избавиться и от них.
Лежа на диване, я смотрю в потолок и по-прежнему безуспешно пытаюсь заплакать. Каждую из история я помню, от самой первой до самой последней, может не в подробностях, но они живут во мне, где-то ещё, надеюсь уже самостоятельно. Не хочу их гибели.
Eldija права, я умею рассказывать истории. Время от времени. Но какое-то кособокое и половинчатое это умение. Бесполезное. Как сам рассказчик.
Всё возвращается. В архивах выметено дочиста.
Я не писатель, я графоман. Я не талант, я самовлюблённый пустобрёх.
Если задуматься мои наглые притязания, единственное моё сокровище, моя цель и надежда, пресловутая мечта. Без них у меня ничего нет. Я никто.
Господи, как же хочется выплакаться.
Звонили с утра с работы, клиент подставляет второй раз по той же схеме. Завтра устроят разнос. Не то что б я сильно переживала, нервные клеточки жалко.
Спала дурно, то ли от мыслей, то ли от затруднённого дыхания, дважды бегала за таблетками на кухню. Когда стало двоиться в глазах, решила перестать играть с огнём. К рассвету кое-как утихомирилось. Едва-едва и вдруг проклятый звонок. Крики, бурчание, дизастр!
Больше не смогла уснуть. Валялась читая омегаверс, чуть выше среднего, но не искрящий. Дожидалась пока все покинут квартиру, чтобы выползти из берлоги в блаженном одиночестве. Безголосая и почти прозрачная.
От уборки отказалась, зато потянуло к заветному ящику. Механически доставала оттуда стопки и сначала просматривая, потом вовсе не глядя, сминала и отшвыривала.
Вот всё что являю собой я, куча макулатуры, сплошь черновики, спонтанные наметки, наспех записанные видения. Я, плать, берегла каждую грёбанную строчку. "Когда-нибудь" говорила я себе, "когда-нибудь". Теперь то я знаю - "Никогда". Никогда ничего и не было, ни Божьей искры, ни особенного умения. Тупое психологическое расстройство, уходящие корнями в комплексы и травмы детства. "Встань в строй, ты такая же обыкновенная биомасса, как и прочие!". Довольно притворяться и изворачиваться. Разве мудрость начинается не с признания своих ошибок, а выздоровление с иссечением больной плоти.
Подходила бабушка. Спросила чем я занята. Избавляюсь от кусочка свой души, ба. Но тебе то какое дело. Никому не было дела тогда и никто не разгорелся нынче. Вы не проявили достаточно твёрдости, чтобы выбить из меня дурь в детстве, позже оказались слишком грубыми и приземлёнными, чтобы помочь мне справиться с этим в юности. Во взрослой жизни. Как всегда вы укутали меня в тёплую одёжку, накормили до отвала, отругали за лень, сунули карманные две купюры и бросили. В духовном плане вы меня бросили.
"Разбираю старый хлам, - сказала вслух. Потому что по другому бабушка не поймёт. Бабушка - человек швырнувший первый камень.
Противно даже не катать в голове мысль, что талант ушёл, противно вспоминать о его отсутствии. О всех покровительственных улыбках учителей, редких похвалах и прочей мишуре, скрывающей подлинные чувства окружающих. Высоко задрав подбородок, ты возни подобной не замечаешь. А когда споткнёшься, окунувшись мордой в грязь, вот тогда оглохнешь от злорадного хохота за спиной. Господи, сколько раз я притворялась глухой. Оптимист херов.
Я давно собиралась собрать эту кучу, этот могильный холмик на кладбище надежд. Собрать и сжечь. Но оно не достойно столь помпезных похорон. Гнить, гнить на всеобщую помойку с прочей отработанной бумажной продукцией.
Теперь в ящике пусто, туда перекочевали насущные объекты быта. Кое-что я всё же пощадила, но унесла в другую комнату, подальше от соблазна избавиться и от них.
Лежа на диване, я смотрю в потолок и по-прежнему безуспешно пытаюсь заплакать. Каждую из история я помню, от самой первой до самой последней, может не в подробностях, но они живут во мне, где-то ещё, надеюсь уже самостоятельно. Не хочу их гибели.
Eldija права, я умею рассказывать истории. Время от времени. Но какое-то кособокое и половинчатое это умение. Бесполезное. Как сам рассказчик.
Всё возвращается. В архивах выметено дочиста.
Я не писатель, я графоман. Я не талант, я самовлюблённый пустобрёх.
Если задуматься мои наглые притязания, единственное моё сокровище, моя цель и надежда, пресловутая мечта. Без них у меня ничего нет. Я никто.
Господи, как же хочется выплакаться.