Danke Papa...за то, что ты не существуешь.
Название: Кабы не было войны...
Автор: БеТТи Бр@во (на других ресурсах ЧШ)
Бета: Ezhen ; ~Ахэ~
Фандом: «Щит и Меч» роман В. Кожевникова, «Семнадцать мгновений весны» Юлиана Семёнова
Категория: слэш, гет
Жанр: модернAU, романтика, songfic, эксперимент, юмор, драма,
Рейтинг: PG — 16
Пэйринги: Александр Белов/Генрих Шварцкопф, Аксель Штейнглиц/Оскар фон Дитрих, Максим Исаев/Вальтер Шелленберг, Алексей Зубов/Бригитта Вейтлинг и другие побочные.
Персонажи: все кого затянуло под винт.
Саммари: Кабы не было войны... И кабы родились персонажи произведения Кожевникова в наше время, всё для них могло сложиться совсем иначе. Но вне зависимости от исторической эпохи Судьбу человека определяет его личный выбор. Любовь или карьера, потакание общественному мнению или собственное счастье, ненависть или прощение, соучастие злому умыслу или маленький подвиг — каждый решает сам. Но именно правильность избранного пути определяет, каким будет Будущее.
Предупреждение: 1. История базируется на допущении, что все упомянутые персонажи (в том числе реальные исторические личности) родились в иное время, не участвовали во ВМВ и, соответственно, никогда не были нацистами; 2. Работа не преследует цели оправдать, действие или поступки кого-либо то ни было, или умалить чьи-либо заслуги. Автор достаточно отлично знает данный период истории. И вступать в пустые, не конструктивные перепалки Автор не собирается. 3. Это художественная выдумка и не преследует никакой иной цели, кроме как показать, что война приносит лишь боль и несчастья, в то время как мир и любовь делает людей лучше и приносит радость. 4. OOC персонажей логично в условиях данного эксперемента.
Дисклеймер: Искусство должно быть свободным и бедным. Я, по-прежнему, бедный и свободный.
Размещение: по доброй воле, размещаю лично. Копировать с сохранением авторства. ОБЯЗАТЕЛЬНО оповестить, куда изымается.)
Критика: Автор с ней уже смирился XD
От Автора: Посвящаю всем тем, кто помог родиться этой истории на свет, Ezhen, Ахэ и Лунарику и всем кто поддержал, внёс вклад и вообще терпел Автора пока он писал это как бешеный писец забив на работу, сон, еду! Спасибо, что вместе со мной до последнего не отступались от задумки!
Кабы не было войны... Часть 1.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047746.htm
Кабы не было войны... Часть 2.
Студенческая жизнь захватила Сашу целиком и полностью. Поскольку языковой барьер ему не препятствовал, он довольно быстро перезнакомился с огромной кучей людей. В первую очередь, конечно же, со своими соседями. Парнем, предпочитавшим засыпать, глядя на округлые формы, был громогласный Курт. Настоящий автомат производства шуток и приколов он умолкал лишь, когда обращался к учебникам или резался в плейстейшен. В остальное время спасу от него почти не было. Густав, который гордился своими школьными спортивными достижениями, объяснил Белову, что к болтуну придётся привыкать. Ещё он настоятельно советовал держать ухо востро, так как Курт обожал розыгрыши. Видимо, невысокий, флегматичный, располневший после травмы и завершения карьеры спортсмена Густав опирался на личный опыт. Но в целом ребята были милые и дружелюбные.
И, конечно, у него был Генрих, отчего-то считавший своей святой обязанностью опекать и всячески просвещать русского товарища. Со Шварцкопфом никогда не было скучно, у него были тысячи знакомых и по три-четыре развлекательные программ на выбор каждый вечер. На своем байке он успевал везде и всюду, вызывая бурю восторгов своим появлением. Безумно привлекательный с сияющей улыбкой Генрих покорял всякого встречного, хотя порой был невыносим в своей инфантильной капризности. Белов совершенно не представлял, когда друг, собственно, учится. Видимо, недовольство Шварцкопфа-старшего было вполне обоснованно. Однако из университета его пока не гнали, Саша слышал от других, что Генрих пусть и легкомысленный, но вовсе не дурак. И каждый раз умудряется закрывать все долги и оставлять о себе приятное впечатление у преподавателей, даже если почти не присутствовал на занятиях.
Правда, теперь он появлялся на территории кампуса чаще, ведь там можно было встретить Белова, в отличие от него, не прогуливавшего лекции. Иностранный студент, стипендиат, не мог позволить себе такой беспечности.
— Алекс! — донеслось до Белова из толпы.
Из ниоткуда появившийся Генрих мчал к нему на всех парусах.
— Привет, отличник, — взмахнул он рукой, наконец, настигнув свою цель.
— Здравствуй, двоечник, — в тон ему ответил Саша.
— Нет, ну за что ты меня так, — притворно обиделся Шварцкопф ровно на пару секунд. — Ты обедал?
— Не успел еще, — признался Белов. — Но собирался.
— Айда вместе.
Перед корпусом творилось какое-то столпотворение, кольцо из студентов сомкнулось вокруг ощетинившегося плакатами и транспарантами пикета. Хрипящий мегафон коверкал пламенную речь, превращая в неразборчивое тявканье. Очень гневное и рассерженное тявканье.
— Ангелика снова провоцирует восстание, — осмотрев экспозицию, заключил Генрих.
— Твоя знакомая? — Саша уже давно перестал считать подружек Шварцкопфа. Они стояли на крыльце и хорошо видели метавшуюся с громкоговорителем худосочную девушку.
— Постольку — постольку, — уклонился от прямого ответа друг. — Ангелика Бюхер — фанатичка феминистического движения, выступает за поголовную кастрацию!
— Настолько радикально?!
— Учитывая, что она периодически баламутит сонную тишину нашего кампуса, думаю, мужиков она люто ненавидит. Возможно, потому что её костлявые ключицы до сих пор никому не приглянулись.
— А ты чего такой злой?
— А я возмущён от лица всего мужского населения! — воскликнул Генрих и начал пародийно скандировать откровенно шовинистические лозунги, потешая мимо проходящих. Хохотавшему Белову пришлось уводить не на шутку разошедшегося друга почти силой. Чего доброго бойкая Ангелика заслышала бы крамолу, разносящуюся в пику её собственным лозунгам. Революции университет тогда бы точно не избежал. Волоча за собой нет-нет, но принимавшегося сопротивляться и орать Шварцкопфа, Саша приметил необычайно взволнованного раскрасневшегося профессора фон Зальца.
Ещё не старый мужчина, Зальц уже заимел лысину и утомлённую мину, никогда не покидавшую его бледное лицо. За монотонный голос и медлительные повадки он числился самым унылым и скучным преподом не просто на своей кафедре, а во всем учебном заведении. Казалось, ничто не способно вывести его из состояния полусонной мухи. Ничто, кроме живой стены, внезапно преградившей ему путь на лекцию. Опасливо соблюдая дистанцию с подвижными студенческими телами, он привставал на цыпочки, силясь разглядеть происходящее в эпицентре столпотворения. Он не узнал искажённый динамиком голос фройляйн Бюхер, но уловил её имя в толпе. А, как известно из теленовостей, некоторые активистки фем движения частенько выражали протест обнажением груди. Одновременно с вожделением и страхом профессор пытался выяснить, последовала ли скандальному примеру Ангелика.
Вообще-то, Зальц второй месяц томился по своей неугомонной студентке нежной страстью. Разрываясь между похотью и высокими чувствами, бедолага оставался едва ли не единственным преподавателем, кто ещё умудрялся терпеть феминистку и не ратовать за её отчисление. В отличие от прочих коллег, его фройляйн Бюхер худо-бедно уважала и не сорвала ни единого занятия. Можно сказать, Зальц почти совсем не подвергался её разящей наповал критике, что значительно ухудшало духовное состояние профессора. Лучше быть утыканной дротиками мишенью, чем лелеять пустые иллюзии. Раскрыться Ангелике мужчина тоже не решался, удерживаемый профессиональной этикой и страхом быть не просто отвергнутым, но впоследствии распятым на позорном столбе. Вот он и страдал втихомолку, не пропуская ни одного митинга.
В кафетерии только и разговоров было, что о политике, и не одна Ангелика послужила тому причиной. Германия готовилась к выборам в бундестаг, и обычно равнодушные к данной теме обыватели внезапно жутко ею заинтересовались. Чего уж говорить о социально активных молодых людях, представлявших собой цвет новой интеллигенции. Наверное, только одним Саше и Генриху было фиолетово до предвыборных кампаний и прогнозов экспертов. Шварцкопфа в силу легкомысленности натуры судьба государства не тревожила ровно до тех пор, пока ему лично никто не наступал на ногу. А недавно приехавший чужестранец и вовсе не разбирался в текущей обстановке.
Послав Сашу за провизией, Генрих отправился выискивать им местечко поудобнее, в результате приземлился за столиком с очередными незнакомыми Белову людьми.
— Кажется, вы ещё не представлены, — заявил он, накидываясь на еду, едва поднос опустился на стол. — Это наш признанный гений. Кличка Фаза.
— Андрей Басалыга, — самостоятельно отрекомендовался молодой человек в пиджаке с кожаными заплатками на локтях.
— Русский? — обрадовался Саша.
— Коренной москвич, — улыбнулся Андрей, опустив руку на плечо соседу. — А это Чижевский, Януш.
— Из Варшавы, — уточнил тот, кивая Белову.
— Вот теперь у Вас почти интернационал, — подвёл итог Генрих, отодвигаясь в сторонку вместе со стулом, чтобы Саша поместился в их тесном кружке. — Могу свести вас ещё с представителями Югославии, Турции, Франции и даже Зимбабве…
— Надеюсь, представителей женского пола, — хмыкнул Чижевский, загораясь.
— Легко,- равнодушно пожал плечами Шварцкопф, уплетая сандвич.
Студент в ослепительно белом поло и простых джинсах, похожий на вставшего на путь исправления рокера, с полностью татуированными руками и ещё не заросшими дырками от снятого пирсинга, прервал их беседу.
— Нет желания поволонтёрить в предвыборном штабе? — напрямую спросил он, положив между напрягшимися парнями яркую листовку.
— Что, прости? — недовольно нахмурился Генрих, не особенно любивший беспардонных посторонних.
— Принести пользу обществу нет стремления? — спокойно разъяснил активист, между делом поправляя значок с аббревиатурой VDI на груди.
— Сколько платят?
— Все зависит от того, насколько полезными будете.
— Мы обдумаем, — поспешил отвязаться Саша, для убедительности приступив к чтению изложенного на листочке. — Спасибо.
Тем удовлетворённый парень, провожаемый сердитыми взглядами, удалился.
— С ума сойти, — прокомментировал Фаза. — Они уже и сюда забрались.
— Чему ты удивляешься? — Чижевский был более рационально настроен. — В борьбе за власть ушами хлопать нельзя. Тем более что они всем задаром предлагают место среди будущей избранной интеллектуальной элиты.
— Мне казалось, я раньше не слышал ни о каком VDI, — сказал Белов, по диагонали ознакомившийся с размытой партийной программой.
— О них вообще мало кто что слышал до недавнего времени, — пояснил Фаза. — Потом вдруг разом везде и всюду этот их Гейдрих.
— Лидер партии, — уточнил Чижевский. — Клянётся вывести Германию на новый уровень.
— По-моему, они настоящие радикалы, — непримиримо заявил Андрей, вырывая у Белова агитку и беспощадно сминая.
— Всего лишь кучка воинствующих хипстеров, которым некуда девать свободное время, — сгладил углы Ян.
— А, по-моему, — лениво протянул Генрих. — Это всё чушь собачья.
Дружно с ним согласившись, они вернулись к более приятному обсуждению достоинств и недостатков представительниц слабого пола разных национальностей. На установленной над галдящими учащимися плазме в выпуске новостей пустили сюжет о проблемах маленькой частной куриной фермы, судя по бегущей строке, находившейся где-то в Баварии. Пухлощёкий её владелец смотрелся довольно потешно со своими нелепыми усиками а-ля старая зубная щётка и дурацкой панаме. Сверкая стеклами очков, он жаловался на жизнь высокому спортивного вида гражданину, одетому подчёркнуто не броско, но при неприлично дорогих часах. Полный сопереживания он понимающе кивал головой, иногда вставляя какие-нибудь короткие замечания. Под ногами у них сновали упитанные клуши, окружённые многочисленными цыплятами. Один из выводков жёлтых комочков отчего-то облюбовал кроссовок городского гостя. Стараясь отогнать пищащих захватчиков прочь, гражданин легонько тряхнул ногой, раз, другой, третий. Птенчики не отступились, возня привлекла рябую мамашу, усмотревшую в телодвижениях человека опасность для своих детишек. Смелая птица принялась самоотверженно клевать превосходящего размером врага. Сочувствие на лице гражданина сменилось плохо прикрытым раздражением. Натянуто улыбнувшись, он отшутился на камеру, очевидно, мечтая сбежать из курятника как можно скорее. Фермер, крайне тронутый, проявлением к нему горемычному такого внимания, недолго думая, нагнулся и, отловив одну из куриц, всучил ее гражданину в качестве презента. Опешивший от щедрости гражданин неуклюже поблагодарил, едва удерживая рвущуюся на волю птицу.
На том ролик о хождении Гейдриха в народ закончился, и секретарша, которой не посчастливилось держать пульт, испугано нажала на кнопку выключения. В главном офисе штаба VDI висело гробовое молчание. Присутствующие как один развернулись от потухшего экрана к своему притихшему лидеру. Пережав пальцами переносицу, Гейдрих глубоко и размерено дышал, и упражнение это отнюдь не предвещало сопартийцам ничего радужного.
— Так чья это была идея? — тяжело роняя каждое слово, наконец, спросил Райнхард, по-прежнему не открывая глаз и не меняя позы.
Соратники переглянулись, но ни у кого не хватило духу указать на дрожащую подобно листику на ветру, позеленевшую от волнения девушку. В поисках поддержки они с той же завидной синхронностью уставились на единственного, обладавшего иммунитетом перед гневом предводителя, его первого помощника Шелленберга. Понуждаемый коллективной молчаливой мольбой о спасении Вальтер выдвинулся в первый ряд. Остальные тут же отступили ближе к выходу.
— Идею подала одна из сотрудниц, — заговорил он, потирая руки. — Руководствуясь тем, что у нас очень слабые позиции среди жителей маленьких отдалённых промышленных городков и сельской местности. Опираясь в основном на прогрессивный средний класс, там мы действительно провисаем. В тоже время необходимо было продемонстрировать лояльность к трудящейся прослойке…
— Шелленберг… — резко оборвал его Гейдрих. — Ты видишь здесь где-нибудь серп и молот?
— Нет, — вынужден был признать Вальтер.
— Или, может быть, красное знамя?
— Упаси нас Бог, — неудачно пошутил кто-то, взорвав тем самым плотину.
— Вот именно! — взвился на ноги лидер VDI — партии, стремящейся изменить Германию к лучшему. — Мне плевать на крестьян и рабочих! Этот сброд может думать обо мне все, что ему заблагорассудится. Не так уж много им нужно для счастья! Но публично выставлять меня идиотом ради них — это уже чересчур.
Или что, в том и заключался план сделать из меня посмешище в преддверии выборов?
Голос его без того высокий, совершенно не вязавшийся с проработанной в фитнес-центре внушительной, высоченной фигурой, в исступлении срывался на визг. Неприятный скрежещущий звук вызывал у слушателей приступ зубной боли. Но во имя личной безопасности морщиться было нельзя.
— Никто не выставлял тебя идиотом, — ровным усмирительным тоном продолжал увещевать Шелленберг. — Наоборот, некоторая комичность придаёт естественности ситуации и твоему поведению. Все решат, что видео не постановочное, и ты вправду заинтересован в проблемах фермерских хозяйств.
— А я заинтересован? — свирепо переспросил Гейдрих.
— Партия Зелёных постоянно ратует за экологию, в том числе и за здоровые экопродукты. Маленькие хозяйства производят чистую полезную продукцию — ты стремишься помогать фермерам-энтузиастам. Прямая связь.
— Почему? — убивался лидер. — Почему нельзя было найти какого-нибудь приличного агронома с образованием, способного связать пару внятных слов.
— Это было б не так эффектно.
— Завтра этот ролик растиражируют в Ютубе и будут потешаться надо мной!
— Вот завтра и посмотрим рейтинги, — равнодушно пожал плечами Шелленберг.
— Посмотрим, — пригрозил Гейдрих. — И клянусь, кто-то вылетит из партии к чёртовой матери.
Оглушительно всхлипнув, инициаторша идеи сблизить обожаемого лидера с деревней, заливаясь слезами, не дожидаясь пока её выгонят, ретировалась самостоятельно. Негодуя, лидер как будто не заметивший бегства, продолжал костерить нерадивость и ограниченность своей команды. Подхватив со стола распечатки, он обвинительно потряс ими перед виноватыми лицами соратников.
— Канарис вот час распинался про своих проклятых такс, и тоже теперь считается другом всего живого. И почему-то я уверен, никто не станет придумывать унизительные хохмы об этом престарелом собачнике.
— И репостить тоже не станут, — стоял на своём Вальтер, подуставший от пустого сотрясания воздуха. Жестом велев всем прочим удалиться, чем спас не одну тысячу нервных клеток, он храбро остался в клетке наедине с тигром. Но хищник успел выдохнуться и озлобленно разглядывал снующих по тротуару людишек из окна. Когда-то недавно VDI было малочисленным клубом по интересам с одним названием «партия». Ни чётких представлений, ни целей при хромоногой мотивации. С приходом Гейдриха все разом изменилось, он заставил механизм заработать, сколотил функциональную группу, изменил подход и доработал программу. Вместе с Райнхардом пришли свежие силы, финансовые средства он вытрясал из особенно состоятельных членов партии и сторонних сочувствующих толстосумов. Заряженная его личными амбициями VDI быстро вышла из тени. О ней услышали, про неё заговорили как о жизнеспособной политической единице, что в условиях устоявшихся коалиций и гражданского спокойствия было не так-то просто. Постепенно он создавал привлекательный образ честного и деятельного лидера, жёсткого и устремлённого к идеалу. Каким он считал самого себя. Но его сторонники постоянно вынуждали его подавлять стихийную половину его характера. Мол, он должен быть в меру приземлённым и человечным, иначе будет отталкивать людей, когда надо внушать доверие. Признавая их правоту в данном вопросе, он уступал, тешась фантазиями о том дне, когда притворяться будет больше не надо. А ради реальной власти можно и потерпеть психологический дискомфорт.
— Мы слишком долго шли к этим выборам, Вальтер, — глухо напомнил он помощнику. — Чтобы проколоться на какой-то мелочи и все начать заново.
— Ты совершенно зря закатываешь истерику, — понимая нервозность лидера практически на финишной прямой кампании, сказал Шелленберг. — Мы уверенно набираем голоса, во всяком случае, среди студентов в последние месяцы наблюдается резкий скачок интереса, судя по посещаемости интернет-ресурсов. На Юге у нас вообще все замечательно. Сейчас даже неудачи будут работать в нашу пользу.
Гейдрих промолчал и, пытаясь развеять дурное его настроение, Вальтер достал заготовленный козырь немного раньше задуманного. Все же их с Райнхардом связывали тесные, отдалённо похожие на дружбу, отношения.
— И, потом, ты очень хорошо держался с этим куроводом, — сдержанно улыбнулся он, хотя сам несколько раз пересмотрел ролик, покатываясь со смеху. — Я бы бросился его душить уже на стадии историй о повышающих потенцию травяных настойках.
— У меня теперь аллергия на курятину, — буркнул раздосадованный лидер.
— Ты отлично справился, и, надеюсь, в «Экспертизе» ты проявишь себя не хуже.
— Шутишь? — встрепенулся Райнхард. — Как тебе удалось, они же сами выбирают, кого приглашать из принципа, чтобы не работать ни на чей пиар.
— Ну, — горделиво вскинул голову Вальтер. — У одного моего знакомого есть знакомый, который учился с главредом канала, и были они закадычные друзья. В общем, стопроцентное попадание в прайм-тайм.
— Вот, — воспрянувший духом Гейдрих подошёл к помощнику и, схватив его за плечи, легонько встряхнул. — Вот можешь же, когда хочешь, Вальтер! Именно это я называю работой приносящей результат, а не паразитирование на избитых темах аграрного упадка. Когда будет список предполагаемых вопросов интервью?
— Его не будет.
— То есть как не будет?
— Эльза славится тем, что почти никогда не согласует темы дискуссии заранее. И тебе придётся быть осторожным, она любит загонять своих собеседников в тупик, неожиданно предъявляя заранее накопанный компромат. И это было их принципиальной позицией, все-таки они делают остросоциальное шоу, а не снимают рекламу. По своим каналам я постараюсь выяснить, чем они располагают, но никаких гарантий, что у меня получится. Поэтому будь готов выкручиваться.
— Ха, — презрительно отозвался Гейдрих. — Пусть только попробуют загнать меня в угол.
— Я серьёзно, — обеспокоился Шелленберг. — Пожалуйста, никаких спорных высказываний об эмигрантах. Спросят неизбежно, но держи себя в руках.
— Не нужно учить меня, Вальтер, — обиделся Райнхард, но быстро оттаял и приобнял верного помощника. — Что бы я без тебя делал?
«Нашёл бы кого-нибудь ещё», — подумалось Шелленбергу, почти никогда не питавшему иллюзий на предмет чьей бы то ни было незаменимости.
— У меня встреча с человеком Канариса, — вспомнил он. — А тебе не мешало бы приготовиться ко встрече с избирателями. Программа и тезисы речи на столе.
— Ты поприсутствуешь?
— Конечно, — обнадёжил Вальтер, у которого на вечер были совершенно другие планы. — Если успею обернуться, то обязательно.
За дверью, утираясь насквозь промокшей салфеткой, стояла несчастная защитница деревни и фермеров в ожидании оглашения собственной участи.
— Где ваша выдержка, фройлян? — сердито выговорил ей Шелленберг. Та снова захныкала.
— Никто вас не прогонит, успокойтесь, — сообщил он и ради всеобщего спокойствия добавил. — У нас и без того не хватает людей. Особенно в отделении в Дюссельдорфе. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
— Да, — пискнула девушка, мысленно пакуя чемодан.
— Не убивайтесь вы, — сжалился Вальтер. — Это всего лишь на пару недель.
За свою долгую жизнь герр Лансдорф пережил не одни выборы, хотя никогда не числился депутатом и не был политиком в прямом смысле слова. Он, скорее, относил себя к специалистам в области политических игр, и компетентность его подтверждалась учёной степенью по политологии и постоянной загруженностью. Различные высокопоставленные должностные лица периодически обращались к нему за консультациями, само собой, не бесплатными. Поэтому пребывающий на пенсии Лансдорф не бедствовал и мог позволить себе благотворительные или дружеские жесты. Так, практически на добровольных началах, он оказался вовлечённым в эстафету между VDI Гейдриха и ABR Канариса. Две примерно одинаковые по масштабу организации были в одинаковых условиях, мало раскрученные, едва вставшие на ноги, естественно, оказались стравлены друг с другом. В бундестаг попала бы лишь одна из них. Больше симпатизируя отставному адмиралу, на склоне лет подавшемуся в политики, герр Лансдорф взялся способствовать победе ABR. Он, к тому же, в принципе, не переваривал выскочек, грозящих перевернуть привычные ему государственные устои. Да и партийный состав был гораздо более зрелым, не подверженным оголтелым молодёжным течениям. Правда, как он ни старался, как тщательно ни разрабатывал стратегию, существенного преимущества достичь так и не удалось. Накануне же непосредственного голосования обстановка стала внушать опасения не только ему, но и Канарису, немедленно велевшему вступить в переговоры с противником.
Встречу назначили на веранде кафе у тихого паркового прудика с лебедями и утками. Лансдорф пришёл пораньше, чтобы успеть выпить ромашкового чаю, Шелленберг примчался по нулям.
— Вы едва не опоздали, — пожурил молодого собеседника Лансдорф.
— Опоздание тоже способ завоевания власти, — парировал Вальтер.
— Власть, — задумался старик. — Это самоцель вашей партии?
— Даже не пытайтесь, — надменно ухмыльнулся Шелленберг. — Наши цели чётко обозначены в программе.
— Всеобщее благо и счастье для каждого конкретно, по мне это звучит как присказка к надувательству, — скептически покачал головой Лансдорф.
— Нам с вами нет нужды препираться, оставим это нашим выдвиженцами. Вы хотели мне что-то сообщить?
Уязвлённо поджав тонкие бесцветные губы, Лансдорф подтолкнул к собеседнику выпуск влиятельной финансовой газеты и несколько пестрых таблоидов. В разных стилях, но все издания на первых полосах писали об одном. У адмирала Канариса обнаружились нетрудовые доходы и связи в британской разведке.
— Ммм, — отпивая капучино, округлил глаза Вальтер, — я читал. Отличный материал, хотя у вас, должно быть, теперь будут неприятности. Господину Канарису придётся оправдываться.
— Да, состряпано недурно, — вынужден был признать Лансдорф. — Вот только хотелось бы понять, откуда выросли ноги у этих сплетен.
— Вы, что же, подозреваете причастность VDI? И доказательства имеются?
— Подтверждений нет, — снова упустил очко Лансдорф.
Хитроумному Шелленбергу пришлось попотеть, чтобы сподвигнуть знаменитого своей неподкупностью журналиста провести изыскания теневых каналов обогащения адмирала. Притом провернуть операцию так, чтобы даже впоследствии ни сам автор статьи, ни кто-либо иной не обнаружил бы следов вмешательства извне. Для Канариса, привыкшего играть роль честного принципиального малого, это было неожиданным ударом.
— Хочу обратить ваше внимание, — между тем обличающе поднял палец Вальтер, — что авторство гнусных пасквилей о личной жизни Гейдриха, как установили впоследствии наши люди, несомненно принадлежит писакам из АBR. Между прочим, вы едва не разрушили образцовую семью!
Но мы стараемся не опускаться до вашего уровня и не лезем в чужую личную жизнь.
— Как будто ваш Гейдрих не ходок, да в его собственном инстаграме компромата больше, чем где-бы то ни было.
— Мой дорогой Лансдорф, — умилился на старика Шелленберг, — вы безнадёжно отстали. Вы называете пороком то, что общество воспринимает как естественное право каждого на отдых.
— С девками в чём мать родила?!
— Это была презентация нового альбома современного исполнителя, и они были в бикини, и это называется гоу-гоу. Как вы, вообще, умудряетесь с нами конкурировать?
— Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, мой мальчик, — пропыхтел старик, сжимая сухонькие кулачки. — Ваш Гейдрих — потенциальный тиран.
— А ваш Канарис — английский шпион.
— Вам должно быть стыдно.
— А вам? Давайте сойдёмся на том, что в силу обстоятельств все мы далеки от идеала. Если бы мы всегда прислушивались к совести, мы ничего не достигли бы. Причем ни вы, ни я в равной степени.
— Но это, — Лансдорф указал на стопку газет, — удар ниже пояса.
— Как и в случае с клеветой о десятках незаконнорожденных отпрысках Гейдриха. Как и с разгоном встречи членов VDI во Франкфурте. Мы выяснили, что у герра Канариса там друг полицейский чиновник. Как и сплетни о том, что мы в союзе с NPD! Я уполномочен передать вам, герр Лансдорф, чтобы вы сообщили своему предводителю: на каждое ваше действие последует противодействие. Христианские ценности про правую и левую щёки — это из вашей программы, мы предпочитаем уворачиваться и отвечать с удвоенной силой.
Предостережения молодого коллеги старик выслушал с непроницаемой миной, прикрыв глаза тонкими морщинистыми веками. Вероятно, он действительно чего-то не понимал в молодом поколении. Откуда у них столько невостребованной агрессивной энергии.
— Согласен с вами, мы ведём упорную войну, — выдержав паузу и позволив Вальтеру спокойно допить кофе, осторожно начал Лансдорф. — Но не кажется ли вам, что наша драка для нас убыточна, а для кого-то полезна?
— Вы имеете в виду правящие партии? Да, я думал об этом. Им, конечно, пока всё равно, кто из нас будет шляться по рейхстагу. По расчётам два десятка мест — предел мечтаний. И это для VDI огромный шаг, а для них капля в море. Однако лучше никого, чем постоянно кусающая блоха.
— Приятно иметь дело со смышлёным человеком, — одобрительно покивал старик.
— Благодарю, — поклонился Вальтер. — Какие ваши предложения?
— Перемирие? Выборы скоро, нет никакого смысла пакостить исподтишка.
— Я должен обсудить это с Гейдрихом, — сказал Шелленберг.
— Конечно же, но мы же с вами оба понимаем, от чего будет зависеть его решение. Как настроены вы сами, молодой человек?
— Скорее «за», — порадовал противника серый кардинал VDI, — но могу переменить мнение, если ваши люди снова начнут чудить.
— Обещаю приструнить их.
— Сделайте милость.
Телефон Шелленберга принял входящее сообщение, гласившее «Как обычно. В семь. Буду ждать». Подписано «Максим». Увидев его, Вальтер расцвел и, подхватив гаджет, принялся строчить короткое подтверждение грядущей встречи.
— Об окончательном решении я сообщу вам отдельно, — рассеянно пообещал он Лансдорфу. — Теперь мне пора, должен спешить.
— Прежде чем вы уйдёте, ещё один вопрос, герр Шелленберг, — остановил его старик жестом. — Зачем вы влезли в это дело? Вы же по образованию юрист, и, кажется, успешно практиковали. Что вы ищите в этом водовороте?
— Того же, что и остальные, — честно сообщил Вальтер, мыслями пребывая уже в другом месте.
— Я консультирую адмирала, потому что это моя профессия, и ничего боле. Мои амбиции академического склада.
— А я хочу быть министром иностранных дел.
— Вы серьёзно? — поразился аппетитам Лансдорф.
— Плох тот солдат, который не желает быть маршалом, верно?
— Но ведь достичь своей цели вы можете и без Гейдриха, — многозначительно заявил старик.
— Вы, что же, меня переманиваете? — оживился Вальтер.
— Скажем так, — сформулировал по-другому Лансдорф, — Канарис хотел бы переговорить с вами лично.
— Нет, благодарю покорно, — отказался, не задумываясь, Шелленберг. — Боюсь, у нас с адмиралом диаметрально противоположные мировоззрения. Да и знаете, как говорят, коней у переправы не меняют.
— Кто так говорит?
Поднявшись, он мельком посмотрел на всплывший в облачке мессенджера отклик.
«Сгораю от нетерпения».
— Русские, — информировал он Лансдорфа. — Так говорят русские.
Он ушел, оставив ветхого старика в компании покрякивающих уток и горделивых лебедей. Любуясь игрой света на водной глади пруда, он задавался философским вопросом: существует ли на земле сила, способная остановить человека от совершения глупых чреватых ужасными последствиями ошибок?
В гараже у Генриха стояло его личное нежно любимое сокровище — разграбленный остов Цюндапа 1939 года, который он достал за сущие гроши на какой-то помойке. Мотоцикл не такой уж редкостный, но Шварцкопф поклялся сам себе, что воскресит его из металлолома и уедет на нём в Ригу. Отец в детстве часто рассказывал ему об этом городе и Балтийском море, заразив мальчишку желанием обязательно однажды там побывать. Причём именно на мотоцикле, собранном своими собственными руками. До появления в Берлине Белова он ни с кем не делился сокровенной мечтой и не показывал Цюндап никому из приятелей. При гостях накрывал брезентом так, чтобы нельзя было различить очертаний. Он мог трепаться о чем угодно, но не о слишком личных вещах, поэтому так спасался от докучливых расспросов. Но, проведя с Сашей месяц, Генрих решил посвятить в тайну именно его. Ему показалось, что вот именно этот парень оценит и поймёт его одержимость данной машиной, более того, сможет посодействовать в восстановлении.
Сам больной до поковыряться в каком-нибудь ездовом агрегате на досуге Белов не разочаровал друга. Едва Шварцкопф стащил покров с мотоцикла, разразился лекцией об истории марки, преимущества и недостатках. Прекрасно все знавший Генрих не перебивал, а с удовольствием поддакивая, в свою очередь, рассказал и показал, что уже сделано и что ещё отремонтировать предстоит. С того вечера посиделки в гараже стали регулярными, раз или два в неделю. Шварцкопфу хотелось бы чаще, но Саше твёрдо заявил, что должен уделять время учёбе, и ни в какую не поддавался на уговоры и провокации.
— Все-таки ты из этих, — ворчал Генрих.
— Из которых?
— Из конченых отличников.
Несмотря на редкость, совместные вечера без посторонних доставляли обоим неимоверное удовольствие. Открыв по бутылке ледяного пива, врубив музыку, они до темноты зависали в гараже, порой даже ничем конкретным не занимаясь. Чаще, конечно, Саша реанимировал Цюндап, пока Генрих валялся на диване с ноутбуком на брюхе.
— Сколько добровольных механиков ты тут заэксплуатировал до смерти до меня? — спросил однажды Белов, вытирая перепачканные руки ветошью.
— Разве ты видишь где-то скелеты? — сказал Шварцкопф. — Нет, ты у меня первый удостоен такой чести, наслаждайся.
Пропахшая маслом и бензином тряпка приземлилась прямо ему на лицо. Подцепив её двумя пальчиками, Генрих с напыщенной брезгливостью отбросил подальше.
— Грубиян! — заклеймил он друга.
— С тормозами я разобрался, но… — сообщил Саша, оглядывая разложенные по полу запчасти. — Деталей не хватает.
— Знаю, и, кажется, уже сторговался, — приподняв ноут, сказал Шварцкопф.
— Так вот чем ты занимался все это время! Переписывался на форумах!
— Я вел деловые переговоры, — он поманил Белова вместе полюбоваться на результат его поисков.
По-свойски бесцеремонно потеснив Генриха, Саша улёгся рядом, перенимая нагревшийся до невозможности компьютер. На фото на экране красовались вожделенные формованные кусочки железа. Родные и почти не тронутые разрушительным временем. У продавца тоже когда-то был Цюндап, но сплыл по житейским обстоятельствам, оставив лишь воспоминания в виде завалявшихся частей. И он готов был продать ненужный хлам любому желающему за относительно невысокую цену. Относительно стоимости целого раритетного мотоцикла, причем на ходу, причем с нулевым пробегом.
— Во всяком случае, мы знаем, где их взять, — порадовался Белов.
— Есть нюанс, — ворочаясь в поисках удобного положения, сказал Генрих. — Денег нет.
— Герр Шварцкопф не даст?
— Отец отрезал меня от кассы, — приуныл нерадивый сын. — Сказал, денежные знаки разлагают меня как личность.
— Хмммм, — задумался Саша. — А как насчёт заработать?
— Это когда совершаешь много телодвижений во имя чужого обогащения?
— Это когда ты совершаешь телодвижения ради заработка.
Генрих тихо прыснул.
— Сам понял, что сморозил?
— Друг мой, да ты тунеядец!
— Вовсе нет, — открестился Генрих. — Я просто даже не представляю, где бы можно было быстро заработать денег.
Парни замолчали, прикидывая реальные варианты. Разными логическими путями они пришли к обоюдному умозаключению.
— Ты думаешь о том же, о чём и я?
— А чем думаешь ты?
Генрих думал, что Саша невероятно беспокоит всё его существо, когда сидит в майке без рукавов перед Цюндапом. Белов же все дивился, какие невероятные у Шварцкопфа глаза и длиннющие ресницы.
— Если они заплатят, почему бы и нет? — пожал плечами Генрих.
— А если они потребуют приобрести членский билет?
— Развернёмся и уйдём.
В штабе VDI царило оживление пчелиного улья, схожее с ним бешеным ритмом и сливающимся наподобие жужжания звуковым фоном. Каждый тут отлично знал своё дело и, несмотря на внешнюю хаотичную суету, исправно крутился, аки шестерёнка в часовом механизме. Дисциплина в партии была железная, нарушать её дозволялось разве что самым высоким лицам организации. И то, во избежание дурного разлагающего влияния, те и сами вкладывались на сто десять процентов. Никто не обратил внимания на двух с интересом озирающихся парней, а те никак не решались потревожить кого-нибудь из этих жутко серьёзных занятых пчёлок. Пока одна из них сама на них не наткнулась.
— Вы кто такие? — с нескрываемым подозрением пристально изучил незнакомцев с ног до головы опрятный старичок.
— Мы хотим принести пользу партии, — отрапортовал Генрих.
— Слышали, вам нужна помощь, — добавил Саша.
— Ах, вы волонтёры, — на хитрой физиономии пенсионера расплылась маслянистая довольная улыбка, — это замечательно! Мы всегда рады видеть новые лица, и работы у нас достаточно. Особенно теперь.
Заозиравшись по сторонам, он поднял ладонь, просившую гостей проявить ещё немного терпения.
— Герр Шелленберг, будьте любезны!
— Что такое, Франц? — шествовавший мимо Вальтер приостановился.
— Тут двое молодых людей, — указав на оных, сообщил старик, — предлагают свои услуги.
Быстро оценив добровольцев и что-то прикинув в уме, Шелленберг снисходительно кивнул.
— Пусть поднимаются ко мне в офис, — разрешил он и продолжил свой путь, на ходу раздавая короткие указания деятельным пчёлам.
— Яволь, — подобострастно крикнул Франц и, торопя, подтолкнул парней в поясницы, — следуйте за господином Шелленбергом на этаж выше, третья дверь налево.
Дверь в нужную комнату была оставлена приоткрытой, и ребятам не пришлось стучать. Задумчиво пялясь в компьютерный монитор, Вальтер указал на складные стулья у стены и велел им сесть. После того, как они устроились напротив внушительного, сравнимого с амбициями хозяина, рабочего стола, Шелленберг про них забыл. Минут десять он увлечённо стучал по клавишам, маринуя юнцов в неизвестности. Надо было сразу показать, кто тут главный, и заодно проверить у волонтёров уровень энтузиазма.
— Что ж, — поскольку ни тот, ни другой никак не проявили недовольства относительно вопиюще пренебрежительного к ним отношения, Вальтер счёл их достаточно мотивированными. — Значит, вы у нас студенты.
— Так точно, — ответил Саша.
— Учимся в Техническом, — поспешил доложить сердобольный Генрих.
— Прекрасный университет! — восхитился Шелленберг.
— Вы тоже его заканчивали? — для установления надёжного контакта поинтересовался Белов.
— Нет, я учился в Бонне, — поправив галстук, гордо заявил Вальтер. — И какие же вы студенты? Идейные или просто бедные?
Парни многозначительно переглянулись, и Шварцкопф робко признался:
— Мы очень бедные.
— Это не порок, — на долю секунды улыбнулся одной щекой Шелленберг. — Как насчёт пятидесяти евро? Каждому.
Саша остался спокоен, а вот импульсивный Генрих заинтересованно заёрзал на стуле.
— Работа непыльная, — продолжил расписывать Вальтер, откинувшись на спинку, — всего на одну ночь.
— Ночь? — отмер Белов, нахмурившись.
— Вы что темноты боитесь?
— Что нужно делать?
— Все очень просто, возьмёте краску в баллончиках и на всех изображениях вот этого господина, — Шелленберг продемонстрировал им рекламный плакат с взявшим под козырек Канарисом, — напишите «вор», «шпион», «лжец» и все в таком духе.
— Но это же, — усомнился Саша, — незаконно.
Отложив в сторону портрет конкурента, с которым они вроде бы заключили временное перемирие, Вальтер сцепил пальцы в замок на животе.
— Вы же не идейные, — напомнил он.
Конечно, это «дельце» можно было поручить и настоящим членам партии или кому-нибудь сильно сочувствующему. Подошёл бы даже уличный бомж, пожалуй, оборванец обошёлся бы дешевле. Но светить «своих» было рискованно, а у бродяг нет никакого постоянства — получат аванс, напьются и ничего не станут делать. Левые, ищущие заработка люди, особенно молодёжь, тут имела преимущество — из-за наличия зачатков ответственности и влияния таких стимулов, как вечные финансовые прорехи в карманах.
— Да, но если нас поймает полиция, едва ли её будут интересовать наши политические предпочтения, — возмутился Белов, которому затея прийти в штаб VDI резко разонравилась.
— Согласен, лучше Вам не попадаться, — Вальтер почувствовал, как телефон во внутреннем кармане коротко провибрировал. — Ну, так согласны или нет? — не желая тратить на упрямцев драгоценное время, напрямую спросил он.
— Мы да, мы согласны, — опередил открывшего было рот Белова Генрих, за что заслужил протестующий взгляд друга.
— Ну, вот и отлично, — довольно кивнул Шелленберг, извлекая побеспокоивший его гаджет на свет божий. — Идите к Францу, вы его уже встречали, он выдаст вам орудия труда и объяснит остальное.
— А… — чувство беспокойства в Саше стало нарастать в геометрической прогрессии.
— Аванс, — перебил Вальтер, открывая новое сообщение от «Максима», — тоже получите у него.
«Сегодня? В обычном месте? Надо поговорить», — горело на экране мобильника.
— Я имел в виду, — все никак не желал отступать Белов, — что нам делать, если мы все-таки загремим?
Выбитый из колеи внезапным письмом Шелленберг рассеянно посмотрел парню в глаза. На задворках его сознания пронеслась догадка, что он точно не немец. Говорит хорошо, но все равно слышится что-то чужеродное.
— Будьте осторожны, — посоветовал он сухо.
— Но если, несмотря на бдительность, нам не повезёт? — настаивал Саша, хотя Генрих уже поднялся и пытался увести его из кабинета, пока их обоих не выгнали.
Охваченный лишь желанием поскорее прояснить ситуацию с незапланированным вызовом в «обычное место» Шелленберг оторвал жёлтый квадратный стикер и быстро написал на нем свой рабочий мобильный номер.
— Позвоните мне, — сдавшись, протянул он бумажку Белову, — я разберусь.
Заручившись хоть какой-то поддержкой, Саша, скрепя сердце, согласился ввязаться в чистейшей воды авантюру.
Франц по натуре был человеком обстоятельным и педантичным — выставив перед волонтёрами объёмную сумку с гремящими баллончиками, он пересчитал их количество дважды, сделав себе в блокноте пометку. Пусть расходы на нечестную борьбу с политическими противниками в партийной бухгалтерии не всплывали, это вовсе не означало, что не велось никакого их учёта. Запись о выданной на руки наличной сумме он тоже сделал, предварительно выспросив у ребят имена и фамилии. Документально подтвердить личности Франц не требовал, поэтому Саша назвался Иоганном Вайсом, не сумев придумать ничего оригинальнее.
— Что от вас требуется, герр Шелленберг вам уже объяснил, — инструктировал старичок после, — не пускайтесь в импровизацию, никакой дополнительной порчи не нужно. Только слова или короткие обвинительные фразы.
— А рожки и бородку нельзя пририсовать? — хохотнул Генрих.
Франц всерьёз призадумался.
— Это, думаю, можно, если нарисуете как у дьявола, — приставив ко лбу указательные пальцы, разрешил он. — Отработать надо как можно больше мест в городе. Но в радиусе трёх-четырёх километров от штаба желательно следов не оставлять. Хорошо, если сосредоточитесь на таких местах, где большая проходимость. А главное, перед тем как идти работать, переоденьтесь в неприметную одежду и прикройте лица, сейчас никогда не угадаешь, где установлены камеры.
Сложив руки на груди, Саша слушал старика молча, не прекращая хмуриться.
— Какие указания на случай столкновения с патрулём? — без обиняков спросил он.
— Вы ни в коем случае не упоминаете VDI, — Франц и глазом не моргнул, так как вполне допускал вероятность такой встречи. — Говорите, что вы выражали личную неприязнь или что вас наняла любая другая партия, но ни в коем случае не мы. Это обязательное условие получения второй части денег.
— А как вы узнаете, насколько хорошо мы справились? — поинтересовался Генрих, косясь на содержимое сумки, позволявшее раскрасить едва ли не три-четыре вагона поезда.
— О, поверьте, мы узнаем, — хотя старик не прекращал ухмыляться, обоим послышалась неприкрытая угроза. — В общем, желаю вам удачи, молодые люди, и до завтра.
Не обронив ни слова, Саша развернулся и покинул штаб, оставив Генриху тащить тяжёлую ношу с красками и ответственность за собственную жадность. И хотя он не отказался от соучастия в правонарушении, до наступления темноты с другом он не разговаривал и держался с прохладцей. И только когда они, переодетые в чёрное и с повязанными под самые глаза банданами, подобно двум идиотским ниндзя, оказались перед первым «Канарисом» в пустом и гулком подземном переходе, он сдался.
— И это называет демократией? — разразился он саркастическим возгласом.
— Алекс, ну я тебя умоляю, — закатив глаза, чертыхнулся Шварцкопф, — демократия это честный подсчёт голосов, а это грязная предвыборная гонка. И будто в России никто никому тормозов не портит?
Вздохнув поглубже, Саша вознамерился отстоять Родину, но справедливости ради должен был признать здесь чужую правоту.
— И потом, ты вообще не местный, — встряхивая баллончик, легонько пихнул его Генрих, — Тебе не все ли равно?
— А тебе?
— Для меня они все, — нажав на распылитель, он с озорством ребёнка пририсовал адмиралу Люцеферову бородку клинышком и хвостик, увенчанный пикой, поднимавшийся из-за спины, — на одно лицо, мне все равно.
— Но невозможно же быть совсем равнодушным к судьбе своего государства!
— А я стремлюсь к невозможному.
— Генрих, это плохо кончится, — изнывая от подспудного ощущения близившейся опасности, предположил Белов.
— Так, Алекс, — утомился слушать пораженческие речи Шварцкопф, которого противоправность и рискованность мероприятия приятно возбуждали.
Для легкомысленного студента такое задание было очередным доступным городским развлечением, своеобразным вызовом.
— Кончай трепаться, и раз уж ты все равно здесь, помогай мне. Ничего с нами не случится. Полицейские уже спят, да и бегают они не особенно проворно.
Кабы не было войны...Часть 3.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047850.htm
Кабы не было войны... Часть 4.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047896.htm
Кабы не было войны... Часть 5.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047931.htm
Автор: БеТТи Бр@во (на других ресурсах ЧШ)
Бета: Ezhen ; ~Ахэ~
Фандом: «Щит и Меч» роман В. Кожевникова, «Семнадцать мгновений весны» Юлиана Семёнова
Категория: слэш, гет
Жанр: модернAU, романтика, songfic, эксперимент, юмор, драма,
Рейтинг: PG — 16
Пэйринги: Александр Белов/Генрих Шварцкопф, Аксель Штейнглиц/Оскар фон Дитрих, Максим Исаев/Вальтер Шелленберг, Алексей Зубов/Бригитта Вейтлинг и другие побочные.
Персонажи: все кого затянуло под винт.
Саммари: Кабы не было войны... И кабы родились персонажи произведения Кожевникова в наше время, всё для них могло сложиться совсем иначе. Но вне зависимости от исторической эпохи Судьбу человека определяет его личный выбор. Любовь или карьера, потакание общественному мнению или собственное счастье, ненависть или прощение, соучастие злому умыслу или маленький подвиг — каждый решает сам. Но именно правильность избранного пути определяет, каким будет Будущее.
Предупреждение: 1. История базируется на допущении, что все упомянутые персонажи (в том числе реальные исторические личности) родились в иное время, не участвовали во ВМВ и, соответственно, никогда не были нацистами; 2. Работа не преследует цели оправдать, действие или поступки кого-либо то ни было, или умалить чьи-либо заслуги. Автор достаточно отлично знает данный период истории. И вступать в пустые, не конструктивные перепалки Автор не собирается. 3. Это художественная выдумка и не преследует никакой иной цели, кроме как показать, что война приносит лишь боль и несчастья, в то время как мир и любовь делает людей лучше и приносит радость. 4. OOC персонажей логично в условиях данного эксперемента.
Дисклеймер: Искусство должно быть свободным и бедным. Я, по-прежнему, бедный и свободный.
Размещение: по доброй воле, размещаю лично. Копировать с сохранением авторства. ОБЯЗАТЕЛЬНО оповестить, куда изымается.)
Критика: Автор с ней уже смирился XD
От Автора: Посвящаю всем тем, кто помог родиться этой истории на свет, Ezhen, Ахэ и Лунарику и всем кто поддержал, внёс вклад и вообще терпел Автора пока он писал это как бешеный писец забив на работу, сон, еду! Спасибо, что вместе со мной до последнего не отступались от задумки!
Кабы не было войны... Часть 1.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047746.htm
Кабы не было войны... Часть 2.
Студенческая жизнь захватила Сашу целиком и полностью. Поскольку языковой барьер ему не препятствовал, он довольно быстро перезнакомился с огромной кучей людей. В первую очередь, конечно же, со своими соседями. Парнем, предпочитавшим засыпать, глядя на округлые формы, был громогласный Курт. Настоящий автомат производства шуток и приколов он умолкал лишь, когда обращался к учебникам или резался в плейстейшен. В остальное время спасу от него почти не было. Густав, который гордился своими школьными спортивными достижениями, объяснил Белову, что к болтуну придётся привыкать. Ещё он настоятельно советовал держать ухо востро, так как Курт обожал розыгрыши. Видимо, невысокий, флегматичный, располневший после травмы и завершения карьеры спортсмена Густав опирался на личный опыт. Но в целом ребята были милые и дружелюбные.
И, конечно, у него был Генрих, отчего-то считавший своей святой обязанностью опекать и всячески просвещать русского товарища. Со Шварцкопфом никогда не было скучно, у него были тысячи знакомых и по три-четыре развлекательные программ на выбор каждый вечер. На своем байке он успевал везде и всюду, вызывая бурю восторгов своим появлением. Безумно привлекательный с сияющей улыбкой Генрих покорял всякого встречного, хотя порой был невыносим в своей инфантильной капризности. Белов совершенно не представлял, когда друг, собственно, учится. Видимо, недовольство Шварцкопфа-старшего было вполне обоснованно. Однако из университета его пока не гнали, Саша слышал от других, что Генрих пусть и легкомысленный, но вовсе не дурак. И каждый раз умудряется закрывать все долги и оставлять о себе приятное впечатление у преподавателей, даже если почти не присутствовал на занятиях.
Правда, теперь он появлялся на территории кампуса чаще, ведь там можно было встретить Белова, в отличие от него, не прогуливавшего лекции. Иностранный студент, стипендиат, не мог позволить себе такой беспечности.
— Алекс! — донеслось до Белова из толпы.
Из ниоткуда появившийся Генрих мчал к нему на всех парусах.
— Привет, отличник, — взмахнул он рукой, наконец, настигнув свою цель.
— Здравствуй, двоечник, — в тон ему ответил Саша.
— Нет, ну за что ты меня так, — притворно обиделся Шварцкопф ровно на пару секунд. — Ты обедал?
— Не успел еще, — признался Белов. — Но собирался.
— Айда вместе.
Перед корпусом творилось какое-то столпотворение, кольцо из студентов сомкнулось вокруг ощетинившегося плакатами и транспарантами пикета. Хрипящий мегафон коверкал пламенную речь, превращая в неразборчивое тявканье. Очень гневное и рассерженное тявканье.
— Ангелика снова провоцирует восстание, — осмотрев экспозицию, заключил Генрих.
— Твоя знакомая? — Саша уже давно перестал считать подружек Шварцкопфа. Они стояли на крыльце и хорошо видели метавшуюся с громкоговорителем худосочную девушку.
— Постольку — постольку, — уклонился от прямого ответа друг. — Ангелика Бюхер — фанатичка феминистического движения, выступает за поголовную кастрацию!
— Настолько радикально?!
— Учитывая, что она периодически баламутит сонную тишину нашего кампуса, думаю, мужиков она люто ненавидит. Возможно, потому что её костлявые ключицы до сих пор никому не приглянулись.
— А ты чего такой злой?
— А я возмущён от лица всего мужского населения! — воскликнул Генрих и начал пародийно скандировать откровенно шовинистические лозунги, потешая мимо проходящих. Хохотавшему Белову пришлось уводить не на шутку разошедшегося друга почти силой. Чего доброго бойкая Ангелика заслышала бы крамолу, разносящуюся в пику её собственным лозунгам. Революции университет тогда бы точно не избежал. Волоча за собой нет-нет, но принимавшегося сопротивляться и орать Шварцкопфа, Саша приметил необычайно взволнованного раскрасневшегося профессора фон Зальца.
Ещё не старый мужчина, Зальц уже заимел лысину и утомлённую мину, никогда не покидавшую его бледное лицо. За монотонный голос и медлительные повадки он числился самым унылым и скучным преподом не просто на своей кафедре, а во всем учебном заведении. Казалось, ничто не способно вывести его из состояния полусонной мухи. Ничто, кроме живой стены, внезапно преградившей ему путь на лекцию. Опасливо соблюдая дистанцию с подвижными студенческими телами, он привставал на цыпочки, силясь разглядеть происходящее в эпицентре столпотворения. Он не узнал искажённый динамиком голос фройляйн Бюхер, но уловил её имя в толпе. А, как известно из теленовостей, некоторые активистки фем движения частенько выражали протест обнажением груди. Одновременно с вожделением и страхом профессор пытался выяснить, последовала ли скандальному примеру Ангелика.
Вообще-то, Зальц второй месяц томился по своей неугомонной студентке нежной страстью. Разрываясь между похотью и высокими чувствами, бедолага оставался едва ли не единственным преподавателем, кто ещё умудрялся терпеть феминистку и не ратовать за её отчисление. В отличие от прочих коллег, его фройляйн Бюхер худо-бедно уважала и не сорвала ни единого занятия. Можно сказать, Зальц почти совсем не подвергался её разящей наповал критике, что значительно ухудшало духовное состояние профессора. Лучше быть утыканной дротиками мишенью, чем лелеять пустые иллюзии. Раскрыться Ангелике мужчина тоже не решался, удерживаемый профессиональной этикой и страхом быть не просто отвергнутым, но впоследствии распятым на позорном столбе. Вот он и страдал втихомолку, не пропуская ни одного митинга.
В кафетерии только и разговоров было, что о политике, и не одна Ангелика послужила тому причиной. Германия готовилась к выборам в бундестаг, и обычно равнодушные к данной теме обыватели внезапно жутко ею заинтересовались. Чего уж говорить о социально активных молодых людях, представлявших собой цвет новой интеллигенции. Наверное, только одним Саше и Генриху было фиолетово до предвыборных кампаний и прогнозов экспертов. Шварцкопфа в силу легкомысленности натуры судьба государства не тревожила ровно до тех пор, пока ему лично никто не наступал на ногу. А недавно приехавший чужестранец и вовсе не разбирался в текущей обстановке.
Послав Сашу за провизией, Генрих отправился выискивать им местечко поудобнее, в результате приземлился за столиком с очередными незнакомыми Белову людьми.
— Кажется, вы ещё не представлены, — заявил он, накидываясь на еду, едва поднос опустился на стол. — Это наш признанный гений. Кличка Фаза.
— Андрей Басалыга, — самостоятельно отрекомендовался молодой человек в пиджаке с кожаными заплатками на локтях.
— Русский? — обрадовался Саша.
— Коренной москвич, — улыбнулся Андрей, опустив руку на плечо соседу. — А это Чижевский, Януш.
— Из Варшавы, — уточнил тот, кивая Белову.
— Вот теперь у Вас почти интернационал, — подвёл итог Генрих, отодвигаясь в сторонку вместе со стулом, чтобы Саша поместился в их тесном кружке. — Могу свести вас ещё с представителями Югославии, Турции, Франции и даже Зимбабве…
— Надеюсь, представителей женского пола, — хмыкнул Чижевский, загораясь.
— Легко,- равнодушно пожал плечами Шварцкопф, уплетая сандвич.
Студент в ослепительно белом поло и простых джинсах, похожий на вставшего на путь исправления рокера, с полностью татуированными руками и ещё не заросшими дырками от снятого пирсинга, прервал их беседу.
— Нет желания поволонтёрить в предвыборном штабе? — напрямую спросил он, положив между напрягшимися парнями яркую листовку.
— Что, прости? — недовольно нахмурился Генрих, не особенно любивший беспардонных посторонних.
— Принести пользу обществу нет стремления? — спокойно разъяснил активист, между делом поправляя значок с аббревиатурой VDI на груди.
— Сколько платят?
— Все зависит от того, насколько полезными будете.
— Мы обдумаем, — поспешил отвязаться Саша, для убедительности приступив к чтению изложенного на листочке. — Спасибо.
Тем удовлетворённый парень, провожаемый сердитыми взглядами, удалился.
— С ума сойти, — прокомментировал Фаза. — Они уже и сюда забрались.
— Чему ты удивляешься? — Чижевский был более рационально настроен. — В борьбе за власть ушами хлопать нельзя. Тем более что они всем задаром предлагают место среди будущей избранной интеллектуальной элиты.
— Мне казалось, я раньше не слышал ни о каком VDI, — сказал Белов, по диагонали ознакомившийся с размытой партийной программой.
— О них вообще мало кто что слышал до недавнего времени, — пояснил Фаза. — Потом вдруг разом везде и всюду этот их Гейдрих.
— Лидер партии, — уточнил Чижевский. — Клянётся вывести Германию на новый уровень.
— По-моему, они настоящие радикалы, — непримиримо заявил Андрей, вырывая у Белова агитку и беспощадно сминая.
— Всего лишь кучка воинствующих хипстеров, которым некуда девать свободное время, — сгладил углы Ян.
— А, по-моему, — лениво протянул Генрих. — Это всё чушь собачья.
Дружно с ним согласившись, они вернулись к более приятному обсуждению достоинств и недостатков представительниц слабого пола разных национальностей. На установленной над галдящими учащимися плазме в выпуске новостей пустили сюжет о проблемах маленькой частной куриной фермы, судя по бегущей строке, находившейся где-то в Баварии. Пухлощёкий её владелец смотрелся довольно потешно со своими нелепыми усиками а-ля старая зубная щётка и дурацкой панаме. Сверкая стеклами очков, он жаловался на жизнь высокому спортивного вида гражданину, одетому подчёркнуто не броско, но при неприлично дорогих часах. Полный сопереживания он понимающе кивал головой, иногда вставляя какие-нибудь короткие замечания. Под ногами у них сновали упитанные клуши, окружённые многочисленными цыплятами. Один из выводков жёлтых комочков отчего-то облюбовал кроссовок городского гостя. Стараясь отогнать пищащих захватчиков прочь, гражданин легонько тряхнул ногой, раз, другой, третий. Птенчики не отступились, возня привлекла рябую мамашу, усмотревшую в телодвижениях человека опасность для своих детишек. Смелая птица принялась самоотверженно клевать превосходящего размером врага. Сочувствие на лице гражданина сменилось плохо прикрытым раздражением. Натянуто улыбнувшись, он отшутился на камеру, очевидно, мечтая сбежать из курятника как можно скорее. Фермер, крайне тронутый, проявлением к нему горемычному такого внимания, недолго думая, нагнулся и, отловив одну из куриц, всучил ее гражданину в качестве презента. Опешивший от щедрости гражданин неуклюже поблагодарил, едва удерживая рвущуюся на волю птицу.
***
На том ролик о хождении Гейдриха в народ закончился, и секретарша, которой не посчастливилось держать пульт, испугано нажала на кнопку выключения. В главном офисе штаба VDI висело гробовое молчание. Присутствующие как один развернулись от потухшего экрана к своему притихшему лидеру. Пережав пальцами переносицу, Гейдрих глубоко и размерено дышал, и упражнение это отнюдь не предвещало сопартийцам ничего радужного.
— Так чья это была идея? — тяжело роняя каждое слово, наконец, спросил Райнхард, по-прежнему не открывая глаз и не меняя позы.
Соратники переглянулись, но ни у кого не хватило духу указать на дрожащую подобно листику на ветру, позеленевшую от волнения девушку. В поисках поддержки они с той же завидной синхронностью уставились на единственного, обладавшего иммунитетом перед гневом предводителя, его первого помощника Шелленберга. Понуждаемый коллективной молчаливой мольбой о спасении Вальтер выдвинулся в первый ряд. Остальные тут же отступили ближе к выходу.
— Идею подала одна из сотрудниц, — заговорил он, потирая руки. — Руководствуясь тем, что у нас очень слабые позиции среди жителей маленьких отдалённых промышленных городков и сельской местности. Опираясь в основном на прогрессивный средний класс, там мы действительно провисаем. В тоже время необходимо было продемонстрировать лояльность к трудящейся прослойке…
— Шелленберг… — резко оборвал его Гейдрих. — Ты видишь здесь где-нибудь серп и молот?
— Нет, — вынужден был признать Вальтер.
— Или, может быть, красное знамя?
— Упаси нас Бог, — неудачно пошутил кто-то, взорвав тем самым плотину.
— Вот именно! — взвился на ноги лидер VDI — партии, стремящейся изменить Германию к лучшему. — Мне плевать на крестьян и рабочих! Этот сброд может думать обо мне все, что ему заблагорассудится. Не так уж много им нужно для счастья! Но публично выставлять меня идиотом ради них — это уже чересчур.
Или что, в том и заключался план сделать из меня посмешище в преддверии выборов?
Голос его без того высокий, совершенно не вязавшийся с проработанной в фитнес-центре внушительной, высоченной фигурой, в исступлении срывался на визг. Неприятный скрежещущий звук вызывал у слушателей приступ зубной боли. Но во имя личной безопасности морщиться было нельзя.
— Никто не выставлял тебя идиотом, — ровным усмирительным тоном продолжал увещевать Шелленберг. — Наоборот, некоторая комичность придаёт естественности ситуации и твоему поведению. Все решат, что видео не постановочное, и ты вправду заинтересован в проблемах фермерских хозяйств.
— А я заинтересован? — свирепо переспросил Гейдрих.
— Партия Зелёных постоянно ратует за экологию, в том числе и за здоровые экопродукты. Маленькие хозяйства производят чистую полезную продукцию — ты стремишься помогать фермерам-энтузиастам. Прямая связь.
— Почему? — убивался лидер. — Почему нельзя было найти какого-нибудь приличного агронома с образованием, способного связать пару внятных слов.
— Это было б не так эффектно.
— Завтра этот ролик растиражируют в Ютубе и будут потешаться надо мной!
— Вот завтра и посмотрим рейтинги, — равнодушно пожал плечами Шелленберг.
— Посмотрим, — пригрозил Гейдрих. — И клянусь, кто-то вылетит из партии к чёртовой матери.
Оглушительно всхлипнув, инициаторша идеи сблизить обожаемого лидера с деревней, заливаясь слезами, не дожидаясь пока её выгонят, ретировалась самостоятельно. Негодуя, лидер как будто не заметивший бегства, продолжал костерить нерадивость и ограниченность своей команды. Подхватив со стола распечатки, он обвинительно потряс ими перед виноватыми лицами соратников.
— Канарис вот час распинался про своих проклятых такс, и тоже теперь считается другом всего живого. И почему-то я уверен, никто не станет придумывать унизительные хохмы об этом престарелом собачнике.
— И репостить тоже не станут, — стоял на своём Вальтер, подуставший от пустого сотрясания воздуха. Жестом велев всем прочим удалиться, чем спас не одну тысячу нервных клеток, он храбро остался в клетке наедине с тигром. Но хищник успел выдохнуться и озлобленно разглядывал снующих по тротуару людишек из окна. Когда-то недавно VDI было малочисленным клубом по интересам с одним названием «партия». Ни чётких представлений, ни целей при хромоногой мотивации. С приходом Гейдриха все разом изменилось, он заставил механизм заработать, сколотил функциональную группу, изменил подход и доработал программу. Вместе с Райнхардом пришли свежие силы, финансовые средства он вытрясал из особенно состоятельных членов партии и сторонних сочувствующих толстосумов. Заряженная его личными амбициями VDI быстро вышла из тени. О ней услышали, про неё заговорили как о жизнеспособной политической единице, что в условиях устоявшихся коалиций и гражданского спокойствия было не так-то просто. Постепенно он создавал привлекательный образ честного и деятельного лидера, жёсткого и устремлённого к идеалу. Каким он считал самого себя. Но его сторонники постоянно вынуждали его подавлять стихийную половину его характера. Мол, он должен быть в меру приземлённым и человечным, иначе будет отталкивать людей, когда надо внушать доверие. Признавая их правоту в данном вопросе, он уступал, тешась фантазиями о том дне, когда притворяться будет больше не надо. А ради реальной власти можно и потерпеть психологический дискомфорт.
— Мы слишком долго шли к этим выборам, Вальтер, — глухо напомнил он помощнику. — Чтобы проколоться на какой-то мелочи и все начать заново.
— Ты совершенно зря закатываешь истерику, — понимая нервозность лидера практически на финишной прямой кампании, сказал Шелленберг. — Мы уверенно набираем голоса, во всяком случае, среди студентов в последние месяцы наблюдается резкий скачок интереса, судя по посещаемости интернет-ресурсов. На Юге у нас вообще все замечательно. Сейчас даже неудачи будут работать в нашу пользу.
Гейдрих промолчал и, пытаясь развеять дурное его настроение, Вальтер достал заготовленный козырь немного раньше задуманного. Все же их с Райнхардом связывали тесные, отдалённо похожие на дружбу, отношения.
— И, потом, ты очень хорошо держался с этим куроводом, — сдержанно улыбнулся он, хотя сам несколько раз пересмотрел ролик, покатываясь со смеху. — Я бы бросился его душить уже на стадии историй о повышающих потенцию травяных настойках.
— У меня теперь аллергия на курятину, — буркнул раздосадованный лидер.
— Ты отлично справился, и, надеюсь, в «Экспертизе» ты проявишь себя не хуже.
— Шутишь? — встрепенулся Райнхард. — Как тебе удалось, они же сами выбирают, кого приглашать из принципа, чтобы не работать ни на чей пиар.
— Ну, — горделиво вскинул голову Вальтер. — У одного моего знакомого есть знакомый, который учился с главредом канала, и были они закадычные друзья. В общем, стопроцентное попадание в прайм-тайм.
— Вот, — воспрянувший духом Гейдрих подошёл к помощнику и, схватив его за плечи, легонько встряхнул. — Вот можешь же, когда хочешь, Вальтер! Именно это я называю работой приносящей результат, а не паразитирование на избитых темах аграрного упадка. Когда будет список предполагаемых вопросов интервью?
— Его не будет.
— То есть как не будет?
— Эльза славится тем, что почти никогда не согласует темы дискуссии заранее. И тебе придётся быть осторожным, она любит загонять своих собеседников в тупик, неожиданно предъявляя заранее накопанный компромат. И это было их принципиальной позицией, все-таки они делают остросоциальное шоу, а не снимают рекламу. По своим каналам я постараюсь выяснить, чем они располагают, но никаких гарантий, что у меня получится. Поэтому будь готов выкручиваться.
— Ха, — презрительно отозвался Гейдрих. — Пусть только попробуют загнать меня в угол.
— Я серьёзно, — обеспокоился Шелленберг. — Пожалуйста, никаких спорных высказываний об эмигрантах. Спросят неизбежно, но держи себя в руках.
— Не нужно учить меня, Вальтер, — обиделся Райнхард, но быстро оттаял и приобнял верного помощника. — Что бы я без тебя делал?
«Нашёл бы кого-нибудь ещё», — подумалось Шелленбергу, почти никогда не питавшему иллюзий на предмет чьей бы то ни было незаменимости.
— У меня встреча с человеком Канариса, — вспомнил он. — А тебе не мешало бы приготовиться ко встрече с избирателями. Программа и тезисы речи на столе.
— Ты поприсутствуешь?
— Конечно, — обнадёжил Вальтер, у которого на вечер были совершенно другие планы. — Если успею обернуться, то обязательно.
За дверью, утираясь насквозь промокшей салфеткой, стояла несчастная защитница деревни и фермеров в ожидании оглашения собственной участи.
— Где ваша выдержка, фройлян? — сердито выговорил ей Шелленберг. Та снова захныкала.
— Никто вас не прогонит, успокойтесь, — сообщил он и ради всеобщего спокойствия добавил. — У нас и без того не хватает людей. Особенно в отделении в Дюссельдорфе. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
— Да, — пискнула девушка, мысленно пакуя чемодан.
— Не убивайтесь вы, — сжалился Вальтер. — Это всего лишь на пару недель.
***
За свою долгую жизнь герр Лансдорф пережил не одни выборы, хотя никогда не числился депутатом и не был политиком в прямом смысле слова. Он, скорее, относил себя к специалистам в области политических игр, и компетентность его подтверждалась учёной степенью по политологии и постоянной загруженностью. Различные высокопоставленные должностные лица периодически обращались к нему за консультациями, само собой, не бесплатными. Поэтому пребывающий на пенсии Лансдорф не бедствовал и мог позволить себе благотворительные или дружеские жесты. Так, практически на добровольных началах, он оказался вовлечённым в эстафету между VDI Гейдриха и ABR Канариса. Две примерно одинаковые по масштабу организации были в одинаковых условиях, мало раскрученные, едва вставшие на ноги, естественно, оказались стравлены друг с другом. В бундестаг попала бы лишь одна из них. Больше симпатизируя отставному адмиралу, на склоне лет подавшемуся в политики, герр Лансдорф взялся способствовать победе ABR. Он, к тому же, в принципе, не переваривал выскочек, грозящих перевернуть привычные ему государственные устои. Да и партийный состав был гораздо более зрелым, не подверженным оголтелым молодёжным течениям. Правда, как он ни старался, как тщательно ни разрабатывал стратегию, существенного преимущества достичь так и не удалось. Накануне же непосредственного голосования обстановка стала внушать опасения не только ему, но и Канарису, немедленно велевшему вступить в переговоры с противником.
Встречу назначили на веранде кафе у тихого паркового прудика с лебедями и утками. Лансдорф пришёл пораньше, чтобы успеть выпить ромашкового чаю, Шелленберг примчался по нулям.
— Вы едва не опоздали, — пожурил молодого собеседника Лансдорф.
— Опоздание тоже способ завоевания власти, — парировал Вальтер.
— Власть, — задумался старик. — Это самоцель вашей партии?
— Даже не пытайтесь, — надменно ухмыльнулся Шелленберг. — Наши цели чётко обозначены в программе.
— Всеобщее благо и счастье для каждого конкретно, по мне это звучит как присказка к надувательству, — скептически покачал головой Лансдорф.
— Нам с вами нет нужды препираться, оставим это нашим выдвиженцами. Вы хотели мне что-то сообщить?
Уязвлённо поджав тонкие бесцветные губы, Лансдорф подтолкнул к собеседнику выпуск влиятельной финансовой газеты и несколько пестрых таблоидов. В разных стилях, но все издания на первых полосах писали об одном. У адмирала Канариса обнаружились нетрудовые доходы и связи в британской разведке.
— Ммм, — отпивая капучино, округлил глаза Вальтер, — я читал. Отличный материал, хотя у вас, должно быть, теперь будут неприятности. Господину Канарису придётся оправдываться.
— Да, состряпано недурно, — вынужден был признать Лансдорф. — Вот только хотелось бы понять, откуда выросли ноги у этих сплетен.
— Вы, что же, подозреваете причастность VDI? И доказательства имеются?
— Подтверждений нет, — снова упустил очко Лансдорф.
Хитроумному Шелленбергу пришлось попотеть, чтобы сподвигнуть знаменитого своей неподкупностью журналиста провести изыскания теневых каналов обогащения адмирала. Притом провернуть операцию так, чтобы даже впоследствии ни сам автор статьи, ни кто-либо иной не обнаружил бы следов вмешательства извне. Для Канариса, привыкшего играть роль честного принципиального малого, это было неожиданным ударом.
— Хочу обратить ваше внимание, — между тем обличающе поднял палец Вальтер, — что авторство гнусных пасквилей о личной жизни Гейдриха, как установили впоследствии наши люди, несомненно принадлежит писакам из АBR. Между прочим, вы едва не разрушили образцовую семью!
Но мы стараемся не опускаться до вашего уровня и не лезем в чужую личную жизнь.
— Как будто ваш Гейдрих не ходок, да в его собственном инстаграме компромата больше, чем где-бы то ни было.
— Мой дорогой Лансдорф, — умилился на старика Шелленберг, — вы безнадёжно отстали. Вы называете пороком то, что общество воспринимает как естественное право каждого на отдых.
— С девками в чём мать родила?!
— Это была презентация нового альбома современного исполнителя, и они были в бикини, и это называется гоу-гоу. Как вы, вообще, умудряетесь с нами конкурировать?
— Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, мой мальчик, — пропыхтел старик, сжимая сухонькие кулачки. — Ваш Гейдрих — потенциальный тиран.
— А ваш Канарис — английский шпион.
— Вам должно быть стыдно.
— А вам? Давайте сойдёмся на том, что в силу обстоятельств все мы далеки от идеала. Если бы мы всегда прислушивались к совести, мы ничего не достигли бы. Причем ни вы, ни я в равной степени.
— Но это, — Лансдорф указал на стопку газет, — удар ниже пояса.
— Как и в случае с клеветой о десятках незаконнорожденных отпрысках Гейдриха. Как и с разгоном встречи членов VDI во Франкфурте. Мы выяснили, что у герра Канариса там друг полицейский чиновник. Как и сплетни о том, что мы в союзе с NPD! Я уполномочен передать вам, герр Лансдорф, чтобы вы сообщили своему предводителю: на каждое ваше действие последует противодействие. Христианские ценности про правую и левую щёки — это из вашей программы, мы предпочитаем уворачиваться и отвечать с удвоенной силой.
Предостережения молодого коллеги старик выслушал с непроницаемой миной, прикрыв глаза тонкими морщинистыми веками. Вероятно, он действительно чего-то не понимал в молодом поколении. Откуда у них столько невостребованной агрессивной энергии.
— Согласен с вами, мы ведём упорную войну, — выдержав паузу и позволив Вальтеру спокойно допить кофе, осторожно начал Лансдорф. — Но не кажется ли вам, что наша драка для нас убыточна, а для кого-то полезна?
— Вы имеете в виду правящие партии? Да, я думал об этом. Им, конечно, пока всё равно, кто из нас будет шляться по рейхстагу. По расчётам два десятка мест — предел мечтаний. И это для VDI огромный шаг, а для них капля в море. Однако лучше никого, чем постоянно кусающая блоха.
— Приятно иметь дело со смышлёным человеком, — одобрительно покивал старик.
— Благодарю, — поклонился Вальтер. — Какие ваши предложения?
— Перемирие? Выборы скоро, нет никакого смысла пакостить исподтишка.
— Я должен обсудить это с Гейдрихом, — сказал Шелленберг.
— Конечно же, но мы же с вами оба понимаем, от чего будет зависеть его решение. Как настроены вы сами, молодой человек?
— Скорее «за», — порадовал противника серый кардинал VDI, — но могу переменить мнение, если ваши люди снова начнут чудить.
— Обещаю приструнить их.
— Сделайте милость.
Телефон Шелленберга принял входящее сообщение, гласившее «Как обычно. В семь. Буду ждать». Подписано «Максим». Увидев его, Вальтер расцвел и, подхватив гаджет, принялся строчить короткое подтверждение грядущей встречи.
— Об окончательном решении я сообщу вам отдельно, — рассеянно пообещал он Лансдорфу. — Теперь мне пора, должен спешить.
— Прежде чем вы уйдёте, ещё один вопрос, герр Шелленберг, — остановил его старик жестом. — Зачем вы влезли в это дело? Вы же по образованию юрист, и, кажется, успешно практиковали. Что вы ищите в этом водовороте?
— Того же, что и остальные, — честно сообщил Вальтер, мыслями пребывая уже в другом месте.
— Я консультирую адмирала, потому что это моя профессия, и ничего боле. Мои амбиции академического склада.
— А я хочу быть министром иностранных дел.
— Вы серьёзно? — поразился аппетитам Лансдорф.
— Плох тот солдат, который не желает быть маршалом, верно?
— Но ведь достичь своей цели вы можете и без Гейдриха, — многозначительно заявил старик.
— Вы, что же, меня переманиваете? — оживился Вальтер.
— Скажем так, — сформулировал по-другому Лансдорф, — Канарис хотел бы переговорить с вами лично.
— Нет, благодарю покорно, — отказался, не задумываясь, Шелленберг. — Боюсь, у нас с адмиралом диаметрально противоположные мировоззрения. Да и знаете, как говорят, коней у переправы не меняют.
— Кто так говорит?
Поднявшись, он мельком посмотрел на всплывший в облачке мессенджера отклик.
«Сгораю от нетерпения».
— Русские, — информировал он Лансдорфа. — Так говорят русские.
Он ушел, оставив ветхого старика в компании покрякивающих уток и горделивых лебедей. Любуясь игрой света на водной глади пруда, он задавался философским вопросом: существует ли на земле сила, способная остановить человека от совершения глупых чреватых ужасными последствиями ошибок?
***
В гараже у Генриха стояло его личное нежно любимое сокровище — разграбленный остов Цюндапа 1939 года, который он достал за сущие гроши на какой-то помойке. Мотоцикл не такой уж редкостный, но Шварцкопф поклялся сам себе, что воскресит его из металлолома и уедет на нём в Ригу. Отец в детстве часто рассказывал ему об этом городе и Балтийском море, заразив мальчишку желанием обязательно однажды там побывать. Причём именно на мотоцикле, собранном своими собственными руками. До появления в Берлине Белова он ни с кем не делился сокровенной мечтой и не показывал Цюндап никому из приятелей. При гостях накрывал брезентом так, чтобы нельзя было различить очертаний. Он мог трепаться о чем угодно, но не о слишком личных вещах, поэтому так спасался от докучливых расспросов. Но, проведя с Сашей месяц, Генрих решил посвятить в тайну именно его. Ему показалось, что вот именно этот парень оценит и поймёт его одержимость данной машиной, более того, сможет посодействовать в восстановлении.
Сам больной до поковыряться в каком-нибудь ездовом агрегате на досуге Белов не разочаровал друга. Едва Шварцкопф стащил покров с мотоцикла, разразился лекцией об истории марки, преимущества и недостатках. Прекрасно все знавший Генрих не перебивал, а с удовольствием поддакивая, в свою очередь, рассказал и показал, что уже сделано и что ещё отремонтировать предстоит. С того вечера посиделки в гараже стали регулярными, раз или два в неделю. Шварцкопфу хотелось бы чаще, но Саше твёрдо заявил, что должен уделять время учёбе, и ни в какую не поддавался на уговоры и провокации.
— Все-таки ты из этих, — ворчал Генрих.
— Из которых?
— Из конченых отличников.
Несмотря на редкость, совместные вечера без посторонних доставляли обоим неимоверное удовольствие. Открыв по бутылке ледяного пива, врубив музыку, они до темноты зависали в гараже, порой даже ничем конкретным не занимаясь. Чаще, конечно, Саша реанимировал Цюндап, пока Генрих валялся на диване с ноутбуком на брюхе.
— Сколько добровольных механиков ты тут заэксплуатировал до смерти до меня? — спросил однажды Белов, вытирая перепачканные руки ветошью.
— Разве ты видишь где-то скелеты? — сказал Шварцкопф. — Нет, ты у меня первый удостоен такой чести, наслаждайся.
Пропахшая маслом и бензином тряпка приземлилась прямо ему на лицо. Подцепив её двумя пальчиками, Генрих с напыщенной брезгливостью отбросил подальше.
— Грубиян! — заклеймил он друга.
— С тормозами я разобрался, но… — сообщил Саша, оглядывая разложенные по полу запчасти. — Деталей не хватает.
— Знаю, и, кажется, уже сторговался, — приподняв ноут, сказал Шварцкопф.
— Так вот чем ты занимался все это время! Переписывался на форумах!
— Я вел деловые переговоры, — он поманил Белова вместе полюбоваться на результат его поисков.
По-свойски бесцеремонно потеснив Генриха, Саша улёгся рядом, перенимая нагревшийся до невозможности компьютер. На фото на экране красовались вожделенные формованные кусочки железа. Родные и почти не тронутые разрушительным временем. У продавца тоже когда-то был Цюндап, но сплыл по житейским обстоятельствам, оставив лишь воспоминания в виде завалявшихся частей. И он готов был продать ненужный хлам любому желающему за относительно невысокую цену. Относительно стоимости целого раритетного мотоцикла, причем на ходу, причем с нулевым пробегом.
— Во всяком случае, мы знаем, где их взять, — порадовался Белов.
— Есть нюанс, — ворочаясь в поисках удобного положения, сказал Генрих. — Денег нет.
— Герр Шварцкопф не даст?
— Отец отрезал меня от кассы, — приуныл нерадивый сын. — Сказал, денежные знаки разлагают меня как личность.
— Хмммм, — задумался Саша. — А как насчёт заработать?
— Это когда совершаешь много телодвижений во имя чужого обогащения?
— Это когда ты совершаешь телодвижения ради заработка.
Генрих тихо прыснул.
— Сам понял, что сморозил?
— Друг мой, да ты тунеядец!
— Вовсе нет, — открестился Генрих. — Я просто даже не представляю, где бы можно было быстро заработать денег.
Парни замолчали, прикидывая реальные варианты. Разными логическими путями они пришли к обоюдному умозаключению.
— Ты думаешь о том же, о чём и я?
— А чем думаешь ты?
Генрих думал, что Саша невероятно беспокоит всё его существо, когда сидит в майке без рукавов перед Цюндапом. Белов же все дивился, какие невероятные у Шварцкопфа глаза и длиннющие ресницы.
— Если они заплатят, почему бы и нет? — пожал плечами Генрих.
— А если они потребуют приобрести членский билет?
— Развернёмся и уйдём.
***
В штабе VDI царило оживление пчелиного улья, схожее с ним бешеным ритмом и сливающимся наподобие жужжания звуковым фоном. Каждый тут отлично знал своё дело и, несмотря на внешнюю хаотичную суету, исправно крутился, аки шестерёнка в часовом механизме. Дисциплина в партии была железная, нарушать её дозволялось разве что самым высоким лицам организации. И то, во избежание дурного разлагающего влияния, те и сами вкладывались на сто десять процентов. Никто не обратил внимания на двух с интересом озирающихся парней, а те никак не решались потревожить кого-нибудь из этих жутко серьёзных занятых пчёлок. Пока одна из них сама на них не наткнулась.
— Вы кто такие? — с нескрываемым подозрением пристально изучил незнакомцев с ног до головы опрятный старичок.
— Мы хотим принести пользу партии, — отрапортовал Генрих.
— Слышали, вам нужна помощь, — добавил Саша.
— Ах, вы волонтёры, — на хитрой физиономии пенсионера расплылась маслянистая довольная улыбка, — это замечательно! Мы всегда рады видеть новые лица, и работы у нас достаточно. Особенно теперь.
Заозиравшись по сторонам, он поднял ладонь, просившую гостей проявить ещё немного терпения.
— Герр Шелленберг, будьте любезны!
— Что такое, Франц? — шествовавший мимо Вальтер приостановился.
— Тут двое молодых людей, — указав на оных, сообщил старик, — предлагают свои услуги.
Быстро оценив добровольцев и что-то прикинув в уме, Шелленберг снисходительно кивнул.
— Пусть поднимаются ко мне в офис, — разрешил он и продолжил свой путь, на ходу раздавая короткие указания деятельным пчёлам.
— Яволь, — подобострастно крикнул Франц и, торопя, подтолкнул парней в поясницы, — следуйте за господином Шелленбергом на этаж выше, третья дверь налево.
Дверь в нужную комнату была оставлена приоткрытой, и ребятам не пришлось стучать. Задумчиво пялясь в компьютерный монитор, Вальтер указал на складные стулья у стены и велел им сесть. После того, как они устроились напротив внушительного, сравнимого с амбициями хозяина, рабочего стола, Шелленберг про них забыл. Минут десять он увлечённо стучал по клавишам, маринуя юнцов в неизвестности. Надо было сразу показать, кто тут главный, и заодно проверить у волонтёров уровень энтузиазма.
— Что ж, — поскольку ни тот, ни другой никак не проявили недовольства относительно вопиюще пренебрежительного к ним отношения, Вальтер счёл их достаточно мотивированными. — Значит, вы у нас студенты.
— Так точно, — ответил Саша.
— Учимся в Техническом, — поспешил доложить сердобольный Генрих.
— Прекрасный университет! — восхитился Шелленберг.
— Вы тоже его заканчивали? — для установления надёжного контакта поинтересовался Белов.
— Нет, я учился в Бонне, — поправив галстук, гордо заявил Вальтер. — И какие же вы студенты? Идейные или просто бедные?
Парни многозначительно переглянулись, и Шварцкопф робко признался:
— Мы очень бедные.
— Это не порок, — на долю секунды улыбнулся одной щекой Шелленберг. — Как насчёт пятидесяти евро? Каждому.
Саша остался спокоен, а вот импульсивный Генрих заинтересованно заёрзал на стуле.
— Работа непыльная, — продолжил расписывать Вальтер, откинувшись на спинку, — всего на одну ночь.
— Ночь? — отмер Белов, нахмурившись.
— Вы что темноты боитесь?
— Что нужно делать?
— Все очень просто, возьмёте краску в баллончиках и на всех изображениях вот этого господина, — Шелленберг продемонстрировал им рекламный плакат с взявшим под козырек Канарисом, — напишите «вор», «шпион», «лжец» и все в таком духе.
— Но это же, — усомнился Саша, — незаконно.
Отложив в сторону портрет конкурента, с которым они вроде бы заключили временное перемирие, Вальтер сцепил пальцы в замок на животе.
— Вы же не идейные, — напомнил он.
Конечно, это «дельце» можно было поручить и настоящим членам партии или кому-нибудь сильно сочувствующему. Подошёл бы даже уличный бомж, пожалуй, оборванец обошёлся бы дешевле. Но светить «своих» было рискованно, а у бродяг нет никакого постоянства — получат аванс, напьются и ничего не станут делать. Левые, ищущие заработка люди, особенно молодёжь, тут имела преимущество — из-за наличия зачатков ответственности и влияния таких стимулов, как вечные финансовые прорехи в карманах.
— Да, но если нас поймает полиция, едва ли её будут интересовать наши политические предпочтения, — возмутился Белов, которому затея прийти в штаб VDI резко разонравилась.
— Согласен, лучше Вам не попадаться, — Вальтер почувствовал, как телефон во внутреннем кармане коротко провибрировал. — Ну, так согласны или нет? — не желая тратить на упрямцев драгоценное время, напрямую спросил он.
— Мы да, мы согласны, — опередил открывшего было рот Белова Генрих, за что заслужил протестующий взгляд друга.
— Ну, вот и отлично, — довольно кивнул Шелленберг, извлекая побеспокоивший его гаджет на свет божий. — Идите к Францу, вы его уже встречали, он выдаст вам орудия труда и объяснит остальное.
— А… — чувство беспокойства в Саше стало нарастать в геометрической прогрессии.
— Аванс, — перебил Вальтер, открывая новое сообщение от «Максима», — тоже получите у него.
«Сегодня? В обычном месте? Надо поговорить», — горело на экране мобильника.
— Я имел в виду, — все никак не желал отступать Белов, — что нам делать, если мы все-таки загремим?
Выбитый из колеи внезапным письмом Шелленберг рассеянно посмотрел парню в глаза. На задворках его сознания пронеслась догадка, что он точно не немец. Говорит хорошо, но все равно слышится что-то чужеродное.
— Будьте осторожны, — посоветовал он сухо.
— Но если, несмотря на бдительность, нам не повезёт? — настаивал Саша, хотя Генрих уже поднялся и пытался увести его из кабинета, пока их обоих не выгнали.
Охваченный лишь желанием поскорее прояснить ситуацию с незапланированным вызовом в «обычное место» Шелленберг оторвал жёлтый квадратный стикер и быстро написал на нем свой рабочий мобильный номер.
— Позвоните мне, — сдавшись, протянул он бумажку Белову, — я разберусь.
Заручившись хоть какой-то поддержкой, Саша, скрепя сердце, согласился ввязаться в чистейшей воды авантюру.
Франц по натуре был человеком обстоятельным и педантичным — выставив перед волонтёрами объёмную сумку с гремящими баллончиками, он пересчитал их количество дважды, сделав себе в блокноте пометку. Пусть расходы на нечестную борьбу с политическими противниками в партийной бухгалтерии не всплывали, это вовсе не означало, что не велось никакого их учёта. Запись о выданной на руки наличной сумме он тоже сделал, предварительно выспросив у ребят имена и фамилии. Документально подтвердить личности Франц не требовал, поэтому Саша назвался Иоганном Вайсом, не сумев придумать ничего оригинальнее.
— Что от вас требуется, герр Шелленберг вам уже объяснил, — инструктировал старичок после, — не пускайтесь в импровизацию, никакой дополнительной порчи не нужно. Только слова или короткие обвинительные фразы.
— А рожки и бородку нельзя пририсовать? — хохотнул Генрих.
Франц всерьёз призадумался.
— Это, думаю, можно, если нарисуете как у дьявола, — приставив ко лбу указательные пальцы, разрешил он. — Отработать надо как можно больше мест в городе. Но в радиусе трёх-четырёх километров от штаба желательно следов не оставлять. Хорошо, если сосредоточитесь на таких местах, где большая проходимость. А главное, перед тем как идти работать, переоденьтесь в неприметную одежду и прикройте лица, сейчас никогда не угадаешь, где установлены камеры.
Сложив руки на груди, Саша слушал старика молча, не прекращая хмуриться.
— Какие указания на случай столкновения с патрулём? — без обиняков спросил он.
— Вы ни в коем случае не упоминаете VDI, — Франц и глазом не моргнул, так как вполне допускал вероятность такой встречи. — Говорите, что вы выражали личную неприязнь или что вас наняла любая другая партия, но ни в коем случае не мы. Это обязательное условие получения второй части денег.
— А как вы узнаете, насколько хорошо мы справились? — поинтересовался Генрих, косясь на содержимое сумки, позволявшее раскрасить едва ли не три-четыре вагона поезда.
— О, поверьте, мы узнаем, — хотя старик не прекращал ухмыляться, обоим послышалась неприкрытая угроза. — В общем, желаю вам удачи, молодые люди, и до завтра.
Не обронив ни слова, Саша развернулся и покинул штаб, оставив Генриху тащить тяжёлую ношу с красками и ответственность за собственную жадность. И хотя он не отказался от соучастия в правонарушении, до наступления темноты с другом он не разговаривал и держался с прохладцей. И только когда они, переодетые в чёрное и с повязанными под самые глаза банданами, подобно двум идиотским ниндзя, оказались перед первым «Канарисом» в пустом и гулком подземном переходе, он сдался.
— И это называет демократией? — разразился он саркастическим возгласом.
— Алекс, ну я тебя умоляю, — закатив глаза, чертыхнулся Шварцкопф, — демократия это честный подсчёт голосов, а это грязная предвыборная гонка. И будто в России никто никому тормозов не портит?
Вздохнув поглубже, Саша вознамерился отстоять Родину, но справедливости ради должен был признать здесь чужую правоту.
— И потом, ты вообще не местный, — встряхивая баллончик, легонько пихнул его Генрих, — Тебе не все ли равно?
— А тебе?
— Для меня они все, — нажав на распылитель, он с озорством ребёнка пририсовал адмиралу Люцеферову бородку клинышком и хвостик, увенчанный пикой, поднимавшийся из-за спины, — на одно лицо, мне все равно.
— Но невозможно же быть совсем равнодушным к судьбе своего государства!
— А я стремлюсь к невозможному.
— Генрих, это плохо кончится, — изнывая от подспудного ощущения близившейся опасности, предположил Белов.
— Так, Алекс, — утомился слушать пораженческие речи Шварцкопф, которого противоправность и рискованность мероприятия приятно возбуждали.
Для легкомысленного студента такое задание было очередным доступным городским развлечением, своеобразным вызовом.
— Кончай трепаться, и раз уж ты все равно здесь, помогай мне. Ничего с нами не случится. Полицейские уже спят, да и бегают они не особенно проворно.
Кабы не было войны...Часть 3.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047850.htm
Кабы не было войны... Часть 4.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047896.htm
Кабы не было войны... Часть 5.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047931.htm
@темы: фанфик, nein,nein,nein...., моё творчество, "Семнадцать мгновений" и ты, "Щит и Меч"