Автор: БеТТи Бр@во (на других ресурсах ЧШ)
Бета: Ezhen ; ~Ахэ~
Фандом: «Щит и Меч» роман В. Кожевникова, «Семнадцать мгновений весны» Юлиана Семёнова
Категория: слэш, гет
Жанр: модернAU, романтика, songfic, эксперимент, юмор, драма,
Рейтинг: PG — 16
Пэйринги: Александр Белов/Генрих Шварцкопф, Аксель Штейнглиц/Оскар фон Дитрих, Максим Исаев/Вальтер Шелленберг, Алексей Зубов/Бригитта Вейтлинг и другие побочные.
Персонажи: все кого затянуло под винт.
Саммари: Кабы не было войны... И кабы родились персонажи произведения Кожевникова в наше время, всё для них могло сложиться совсем иначе. Но вне зависимости от исторической эпохи Судьбу человека определяет его личный выбор. Любовь или карьера, потакание общественному мнению или собственное счастье, ненависть или прощение, соучастие злому умыслу или маленький подвиг — каждый решает сам. Но именно правильность избранного пути определяет, каким будет Будущее.
Предупреждение: 1. История базируется на допущении, что все упомянутые персонажи (в том числе реальные исторические личности) родились в иное время, не участвовали во ВМВ и, соответственно, никогда не были нацистами; 2. Работа не преследует цели оправдать, действие или поступки кого-либо то ни было, или умалить чьи-либо заслуги. Автор достаточно отлично знает данный период истории. И вступать в пустые, не конструктивные перепалки Автор не собирается. 3. Это художественная выдумка и не преследует никакой иной цели, кроме как показать, что война приносит лишь боль и несчастья, в то время как мир и любовь делает людей лучше и приносит радость. 4. OOC персонажей логично в условиях данного эксперемента.
Дисклеймер: Искусство должно быть свободным и бедным. Я, по-прежнему, бедный и свободный.
Размещение: по доброй воле, размещаю лично. Копировать с сохранением авторства. ОБЯЗАТЕЛЬНО оповестить, куда изымается.)
Критика: Автор с ней уже смирился XD
От Автора: Посвящаю всем тем, кто помог родиться этой истории на свет, Ezhen, Ахэ и Лунарику и всем кто поддержал, внёс вклад и вообще терпел Автора пока он писал это как бешеный писец забив на работу, сон, еду! Спасибо, что вместе со мной до последнего не отступались от задумки!
Кабы не было войны... Часть 1.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047746.htm
Кабы не было войны... Часть 2.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047813.htm
Кабы не было войны... Часть 3.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047850.htm
Кабы не было войны... Часть 4.
bolsheeizzol.diary.ru/p217047896.htm
Кабы не было войны... Часть 5. — Вечеринка! — рявкнул Генрих, наскочив на Белова в университетском коридоре.
— Опять! — изумился Белов, ещё помнивший недавнюю презентацию Берты и, соответственно, сольное выступление Шварцкопфа.
— Отец отогнал машину в ремонт, намедни чуть в кювет не вылетел.
— Он цел?!
— Вполне. Он был за городом, слава Богу, дорога была пустынная, не скоростная, вырулил в отбойник, ему ничего, а машину изуродована, да. Сам виноват, я давно говорил, что она странно себя ведёт, но мы же, специалисты, умнее всех. Так что гараж пустой, нельзя упускать такую возможность!
— Что планируется?
— Посидим в приятной компании.
— Кого позовёшь?
— Я уже всех позвал, — расплылся в улыбке Генрих, — всех понемногу, но чтобы не как кильки в бочке. И Каролину.
— Ну и зачем? — Саша осуждающе уставился на друга.
— Я не специально. Она от кого-то услышала, что мы собираемся, и напросилась. Чего ты тушуешься, словно девственник. Мне что, следовало отшить её?
— Нет, конечно, — страдая от собственного благородства, ссутулился Белов.
— Не парься, — закинув руку ему на плечо, взбодрил Шварцкопф. — Есть и хорошая новость. Не будет Шарлоты. И Берта тоже отказалась!
— Это обнадёживает, — подразумевая Шарлотту, конечно, утешился Саша.
Однокурсники позвали Генриха в аудиторию. Убегая, он разрешил другу захватить с собой ещё парочку его личных приятелей, если есть охота. Поскольку под такую категорию попадали лишь его развесёлые соседи по комнате, их Саша и позвал. Те пообещали подтянуться к вечеру по указанному адресу, тогда как его самого перехватил после занятий Шварцкопф. В ожидании гостей они пытались навести в гараже хотя бы видимость порядка. На сугубо мужскую территорию фрау Дитмар со шваброй и тряпкой не заступала из принципа. Ну и по традиции замаскировать цюндап. Покончив с этим, Генрих завалился на диван и более ни к чему не прикоснулся. Развлекался пилотированием маленького жужжащего квадрокоптера. Сконструированного и собранного собственноручно, между прочим.
— А мы не помешаем герру Шварцкопфу? — выкинув собранную по углам грязную ветошь в чёрный мусорный мешок, спросил Белов.
— Не-а, здесь отличная звукоизоляция. В старших классах мы репетировали тут с группой, и когда у отца не получилось нас разогнать, он пошёл от противного.
— Ты играл в группе?
— Да, — со страстью припомнил Генрих, пригладив волосы. — Мы угорали по року, назывались «Белокурая бестия». На басу у нас был кузен Берты, на барабанах сидел афроамериканец, в общем, все в рамках расовой теории.
— Ах, вот откуда эта гитара, — наконец-то установил Белов происхождение инструмента в чехле, пылившегося на стойке среди прочих пребывавших в гаражной ссылке вещей.
— Не, струнные я так и не освоил, — поморщился Шварцкопф, изучив свои ногти. — Я на пианино могу, люблю побарабанить. В группе я был голосом.
Скорее уж, лицом и массовиком-затейником, кто не пишет стихов в семнадцать лет.
— Отец говорил у нас не песни, а дьявольский ор во славу сатаны. Но было весело. Потом я это перерос, — закончил он историю. — Гитару подарила Берта, надеялась вернуть меня в мир музыки.
— Ты поговорил с ней?
Заставляя коптер кувыркаться в воздухе, Генрих отрицательно покачал головой. Упрямец следовал изначальному плану взрастить в подруге отвращение к собственной персоне.
— Нет, завтра утром повезу её в студию, как пить дать устроит разборки. Она ничего не забывает и вечно по два раза к одному и тому же возвращается. Опять поскандалим.
— Ты мешаешь ей развиваться, — упрекнул Саша. — Для творчества нужно настроение.
— Я потерплю, пока она не закончит, — пообещал Шварцкопф. — Если она сама не накинется с порога.
Первыми появились Курт с Густавом. В кои-то веки Белов кого-то познакомил с Генрихом, а не наоборот. Парни притащили пиво и кое-что из еды. По прибытии остальных, после короткого спора о вкусах, заказали пиццу. Каролина, одетая наряднее всех присутствовавших дам, ходила за Сашей, словно привязанная, стремясь сесть к нему поближе, завладеть его вниманием. Со своего места за её манёврами наблюдал как всегда задумчивый, серьёзный Фаза, подсчитывая в уме собственные шансы. Тактично улыбавшегося и сторонившегося девушки Белова из категории «соперник» проницательный москвич сразу вычеркнул. Саша явно был не заинтересован. Намеренно он уселся в приволочённое из дома кресло, и Каролине пришлось созерцать его лишь с дивана, куда определили женскую половину компании.
Сам хозяин дома скромно примостился на подлокотнике того же кресла. Трепались обо всём подряд, затевали дурацкие игры с бумажками на лбу и комичными кривляньями, сталкивались на почве принципиальных убеждений, перемывали кости преподавателям, стучали кулаками по столу.
— Кстати, Саша, ты был прав, — вспомнил Густав, когда речь зашла о спорте. — Ваш Зубов завалил Скорцени во втором раунде.
— Я смотрел, — оживился Чижевский, сменивший Генриха за пультом управления коптера, — это был лучший бой в истории ассоциации, я вам говорю. Как он ему с правой прописал, жаль, близко не показали, уверен, там точно полетели зубы.
— Ага, — зло вставил продувший на ставках Курт. — Только что толку-то… Богатырь-то в больничке теперь.
— Почему, если он победил? — спросили несведущие девушки.
— У него травма головы, — поведал подписанный на соответствующие паблики Густав. — Его в реанимацию увезли через час после боя. Пока новостей нет.
— Ужас какой! — опечалилась Каролина. — И что же в этом избиении хорошего?
— Говорят, это было форменное избиение, мол, судья намеренно закрывал глаза на нарушения, так как Отто не понравилась спесь русского. В общем, думаю, теперь ему точно грозит разбирательство. Бой транслировали в прямом эфире, даже слепой видел, что он тупо пытается забить противника.
— Такое ощущение, что они там должны были вальс танцевать, — вскинулся Курт. — Нефиг лезть, если не готов получать по мозгам.
— Можно сменить тему? — потребовали девочки.
— А кто играет на гитаре?
— Не я.
— Увольте.
— Никто, — заключил Генрих.
— Нафиг тогда тебе она?
— Дорога как память, — отшил он любопытных.
Посмотрев на друга снизу вверх, Белов в раздумьях почесал подбородок.
— Она хотя бы настроена? — издалека зашёл он.
— А черт её знает, — пожал плечом друг.
— Давай сюда, попробуем, — решился Саша, вызывая одобрительный гул ребят.
— Ты что, ещё и на гитаре играешь?
— Но предупреждаю весьма посредственно, — пустился в оправдания Белов.
— А взрывчатку нахимичишь? — Шварцкопф торжественно вручил ему инструмент.
— Если будет из чего, — хмыкнул имевший «отлично» по химии в школьном аттестате Белов.
— Дамы и господа! — ужаснулся Генрих, — мой друг — разведчик! Может всё, но никому в том не сознается. Приехал сюда вербовать в шпионы честных немцев.
— А ты думал… — подыграл ему Саша, трогая струны и прислушиваясь к звуку. — Ты вот давно уже на меня работаешь. Ладно, если серьёзно, что вам сыграть, черти?
— Про любовь!
— О Господи, лучше классику.
— Ты таких песен, наверное, не знаешь.
— Давай ваше, русское!
— Про любовь! — единым фронтом проскандировали девушки.
— Ну, про любовь так про любовь, — согласился Саша, покопавшись в памяти. — Есть одна песня, довольно старая. Хиппарская. Не спрашивайте, откуда я её знаю. Устроившись удобнее, он заглянул в глаза Генриху, который пересел на столик напротив, чтобы не мешать другу играть. Гитара нежно вздохнула под пальцами, и гараж наполнился тихой незамысловатой мелодией. Куплеты были на испанском, но припевы — на английском. Очень простые, понятые любому школьнику, слова. Да, даже если бы Шварцкопф не знал английский, он бы угадал, о чём поёт Саша. Любой бы угадал, у кого сердце не на месте и «журавль в небе».
I really love you, I really love you
I really love you again
I really love you, I really love you
I love you more than a friend
Won’t you be so kind
With so much love to find
Боясь сбиться или что-нибудь напутать, Белов больше смотрел на гитарный гриф, но все же ощущал на себе взгляд Генриха. Остальные, кто был повнимательней и чутче, тоже это заметили. Чижевский легонько пихнул Фазу, мол, стыд-то какой. Тот жестом велел ему рта не раскрывать. Восторженная Каролина ничего не видела, кроме Саши, как и все остальные, она думала, что песня обращена к гипотетической возлюбленной. Возлюбленной, заставившей лирического героя голодать без любви и страстно желать заполучить её в объятья. Откровенно и прямо песня повествовала о том, как поверхностное знакомство перерастает в дружбу, но не останавливается, забираясь все глубже и глубже. И вот уже мало просто смотреть друг на друга, мало проявления доброты и участия, мало разговаривать, мало слушать, хочется большего, хочется всего.
You, you got me starving
For your love, your love
You, you got me starving
For your love, your love
You, you got me starving
For your love, your love
— Your love…. — Белов смолк, выдержал паузу, опасаясь поднимать взор. — Вот, как-то так.
— Чёрт, только у меня от этого моментально кариес образуется? — разбил томное послевкусие после такой романтики явно пребывавший нынче не в духе Курт. Всеобщий хохот и полетевший в толстокожего парня попкорн махом разрядили обстановку. Саша с Генрихом единодушно были ему почти благодарны. Шварцкопф ревниво подумал, как хорошо, что здесь нет Берты, а то она, чего доброго, поменяла бы объект вожделения. Причём это стало бы катастрофой. Впрочем, одна маленькая катастрофа в его беспечной прежде жизни уже приключилась.
Понукаемый друзьями Саша играл, пока отвыкшие пальцы не заныли, в чём он честно признался, с помощью жалости выбивая себе вольную. Насытившаяся музыкой толпа пощадила, и гитара отправилась обратно в чехол. Пиво было выпито, от пиццы остались подсыхающие корочки, и удлинявшиеся перерывы в оживлённой беседе свидетельствовали, что пора расходиться.
— Сваливайте, — подняв ворота, выпустил всю честную компанию в вечерний холод Генрих. — Вы мне надоели, — паясничая, распоряжался он. — Изыдите из моего дома. А тебе, — указующий перст переместился на Белова, — я повелеваю остаться и помочь мне вывезти эту помойку.
— Если хочешь, Генрих, я тоже поучаствую, — добровольно вызвалась Каролина.
— Нет, — любезно взяв под локти, Шварцкопф отвел ее на улицу. — Не нужно, мы сами справимся, а вам ещё всем добираться до дома, так что не переживай.
— Ну, как знаешь, — промямлила она. — Пока, Алекс!
— Пока, Алекс! — передразнил её манеру Генрих, когда гости были выпровожены. — Право слово, Саша, ты вдребезги разобьёшь её маленькое сердечко!
— Я не давал ей надежду, — складывая пустые коробки, вывернулся несостоявшийся Дон Жуан. — В отличие от некоторых.
Генрих состроил ему рожицу, с треском оторвав новый мусорный пакет. За десять минут они привели гараж в прежнее состояние, словно и не было вечеринки, и вынесли пакеты на помойку.
— Отвезти тебя в общагу?
— Нет, уже слишком поздно, когда приедем, будет ещё позже. Если ты не против, я останусь тут.
— В гараже, — уточнил Генрих настороженно.
— Если ты не против, — повторил Саша.
— Я могу устроить тебя наверху с большим комфортом.
— Не стоит, мне и тут удобно.
— То есть сегодня я слишком трезв, чтобы ночевать со мной, — пошутил Шварцкопф.
— Я боялся, что тебе станет дурно ночью, — эту отговорку Саша придумал давно, но все не было повода ею воспользоваться.
— Ты такой заботливый, — съязвил друг и ненадолго покинул его, отправившись за одеялом и подушкой. — Держи! — На скорую руку обустроил кровать. — Ещё что-нибудь?
— Нет.
— Поцеловать тебя на ночь?
Изгалялся Генрих, потому что не знал, куда деться. На взрослый разговор не хватало духу, поэтому он пустился в ребячество. Подобная тактика Сашей была уже изучена.
— Я уже слишком взрослый для этого, мамочка.
— А я, пожалуй, чересчур трезвый. Спокойной ночи.
— Спокойной.
Лежа без сна, они оба размышляли над тем, что с ними происходит, да и происходит ли? Может, песня — это просто песня, неосторожно брошенное спьяну признание — результат насыщения крови алкоголем. Почему вообще не похожие друг на друга люди из двух почти противоположных миров испытывают необъяснимое влечение. И влечение ли это? Конечно, опасаться нечего, и спешке в таких вещах нет места. Им всё ещё казалось, времени навалом, и каждый успеет разобраться в сути явления.
***
Пообещав накануне составить Берте компанию, Генрих, между тем, едва не проспал условленный для встречи час. Наскоро одевшись, он, умяв вместо завтрака шоколадку, выскочил из дому в жуткой спешке. У калитки топталась расстроенная Фрау Дитмар. Перетряхнув свою сумочку, она так и не нашла свой магнитный ключ.
— Не могу понять, куда он пропал, — беспомощно поведала она Генриху, впустившему её через ворота.
— Не забивайте голову, — посоветовал молодой человек, — выронили где-нибудь, всего и дел-то. У нас где-то есть запасной.
— А ты разве не будешь завтракать?!
— Если я опоздаю, меня линчуют, — сказал Генрих, поворачивая ключ. Из рюкзака уже несколько раз доносились телефонные трели, скоро обрывавшиеся.
Таким нехитрым способом его подгоняли. Раздражённый с утра пораньше настойчивостью подруги, он совершенно позабыл предупредить фрау Дитмар о Белове, крепко спавшем в гараже.
Разложив продукты по полкам холодильника, домашняя хозяйка, как обычно, занялась приготовлением завтрака для герра Шварцкопфа. Тихо подпевая радио, она сварила свежий кофе, напекла оладьев и успела сервировать стол к приходу инженера.
— Как спалось?
— Сносно.
— Молодёжь не дебоширила?
— Нет, фрау Дитмар, — ностальгически улыбнулся Рудольф.- Когда я к ним заглядывал, они пели. Белов нашёл применение гитаре. А где, кстати, Генрих, спит ещё?
— Ой, он уже укатил куда-то, — поведала она, неопределённо махнув рукой. — Можно мне тоже сегодня уйти пораньше? Мой сын возвращается из Пьемонта.
— О чем вы спрашиваете! — разложив перед собой свои табачные принадлежности, Рудольф приступил к ритуалу раскуривания трубки. — Конечно, идите.
И передавайте ему привет. Надеюсь, у него найдётся время навестить меня. С удовольствием послушаю рассказ о его проекте в Европейском Космическом Агентстве.
Счастливая и гордая мать молодого учёного наскоро помыла посуду и отправилась готовиться встречать сына домашней выпечкой. После её ухода Рудольф ещё долго сидел в столовой, пуская дымные кольца и медитируя над телефоном. Собравшись с мыслями, он набрал номер своего непутёвого брата и поймал себя на том, что впервые проявляет инициативу. Уже обрядившийся в фирменную рубашку торговой сети и собиравшийся выходить на работу Вилли тоже глазам не поверил.
— Это ты? — недоверчиво буркнул он в динамик.
— Доброе утро, Вилли.
— Какого чёрта?!
— Уделишь мне немного времени?
— Кто-то умер?
— Нет.
— Твой сынок женится?
— Нет же, я по другому поводу. Я хочу ещё раз обсудить твой бизнес-план.
Присев на табуретку, Вилли ошалело взглянул на своё отражение в зеркале.
— Мой, что?
— Идею, с которой ты ко мне приезжал тогда. Я обдумал все хорошенько, прикинул, и, возможно, при некоторых изменениях из нее можно извлечь прибыль.
— Ты хочешь дать мне денег? — оттянув пальцами воротничок, спросил Вилли.
— Да, и, возможно, я даже сам вложусь, если ты согласишься взять меня в долю.
— Так вон оно что, — скрытый подвох немедленно расставил все по местам. Никто не собирался наконец отпустить его на все четыре стороны, наоборот — хотят ещё прижать, отняв мечту. — Шёл бы ты.
— Ты не понял, — терпеливо взялся объяснять Рудольф. — Я прошу об этом вовсе не из-за желания урвать кусок или мешать тебе. Мне и без того есть чем заняться, уж поверь. Если ты берёшься поднять компанию, ты и будешь ею заниматься. Мне лишь хотелось бы, если хочешь, ради личного спокойствия, быть на подхвате. Несмотря на твой прошлый опыт, все равно есть подводные камни, о которых ты не ведаешь. Вилли, клянусь не докучать. Я в не меньшей степени заинтересован, чтобы ты встал, наконец, на ноги. Тогда мы перестанем изводить друг друга.
— С трудом себе это представляю, — признался Вилли.
— Мы это обсудим не по телефону. Давай встретимся, скажем, за обедом. Можешь приехать к нам или выбрать любое удобное место. Только заранее предупреди, какое, я пока без машины.
— Мне нужно подумать, — попросил тайм-аут младший, для такого развития событий у него не имелось готового алгоритма действий. — А с машиной что?
— Не знаю ещё, отдал специалистам. Чудить стала прямо на трассе, едва не угробила меня. Но обошлось, так что я пока клиент такси.
— Ладно, я напишу, если надумаю.
— Договорились! И, Вилли…
— Чего ещё?
— Прости меня, — преодолел пустое себялюбие Рудольф.
— В общем, я тебе наберу, — не найдя, что ответить, брат отключился.
Крутя на пальце брелок со звенящими ключами, Вилли пытался уложить в уме внезапно осенившую его братскую добродетель. Конечно, он не распахнул ворота души своей навстречу, привычка не доверять и в каждом поступке родственника видеть скрытую издёвку слишком укоренилась в подсознании. Но поворот от отрицания к принятию был настолько резким, что его было трудно игнорировать. При всей своей неприязни и частых приступах лютой ненависти, ничего серьёзного предъявить Рудольфу он не мог. На протяжении их вынужденного сосуществования брат лишь держал дистанцию, никогда не предпринимая ничего против, как бы ни докапывался Вилли. Вместо того, чтобы использовать выпавший шанс и позволить брату нищим отправиться в места не столь отдалённые, он, осыпая последнего критикой, расплатился с долгами и нанял за свой счёт юристов. Тогда Вилли посчитал такой поступок проявлением высокомерного превосходства и способом сделать его зависимым, а, следовательно, послушным должником. Но разве он стал покладистей? Разве Рудольф получил хоть какие-то материальные или прочие дивиденды?
Отец неправильно воспитывал их. Культивируя между ними конкуренцию, он полагал, соревнование поможет им сформироваться и достичь успеха. Он позабыл о естественной разнице темпераментов и о том, что общие гены ещё не делают детей одинаковыми. Кто-то вроде Рудольфа под давлением выдавал лучший результат, тогда как Вилли ломался и начинал рычать и скалить зубы, обороняясь даже против собственной тени. Если бы старик проявил немного больше участия к одному, и, сделав ставку на его рассудительность, внушил второму, что они равны, несмотря ни на что, семейных склок можно было бы избежать. Но сложилось по-другому, и обоим братьям потребовалось полжизни, чтобы хотя бы усомниться в своей позиции.
Но, в конечном итоге, разум восторжествовал над Рудольфом, а над Вилли восторжествовало польстившее ему предложение компромисса. Значит, доводы его признаны весомыми, пусть и после стольких скандалов. Во всяком случае, они вышли из тупика и могут прийти хоть к какому-то решению. Вилли не был дураком и отлично понимал, что чуть приоткрытая дверка может опять захлопнуться, если не проявить гибкости. Поднявшись, он снял с крюка куртку, так как дальнейшая задержка могла вылиться в опоздание и выговор от начальника. Впрочем, — и тут он довольно улыбнулся, — скоро плешивый жирдяй пойдёт далеко и надолго.
«Едва не угробила меня», — мелькнула на задворках его сознания, походя брошенная братом, фраза.
«Едва не угробила».
Холодея, Вилли осмыслил сказанное, одновременно припомнив, как не так давно в абсолютном неадеквате вслух рассуждал об устранении брата. Проспавшись, он даже смутно помнил, как неразборчиво под диктовку черкал некую бумагу с обязательством выплатить баснословную сумму за это. Он ни в коем случае не отнёсся к этому серьёзно, уверенный, что они с Папке оба были в равной степени под градусом. Да, и зачем бы это нужно было какому-то непонятному человеку, с которым они в общей сложности не были знакомы и суток. Повоображали себя заговорщиками и разбежались, позабыв. Денег-то реальных не уплачено. А расписку Вилли мысленно отбросил, как ни к чему не обязывающую бумажку. Но, может быть, только он один тем вечером был пьян?
Он совершенно не представлял, чем сейчас занимался Папке, и где вообще обретается этот мутный тип. Тот подошёл к нему сам, выразив сочувствие, и терпеливо выслушивал излияния униженной и оскорблённой души. Причём говорил всегда Вилли, а он больше молчал, покуривая вонючие дешевые папиросы. Спрашивал редко, почти никогда. О чем он дознавался в последнюю встречу очень активно, так это об обиходе Рудольфа. Настолько ли он богат и мнителен, чтобы установить камеры слежения в доме? Есть ли у него прислуга? Какая у него машина?
«Остальное я спланирую сам», — сказал он тогда.
— Твою мать, — проговорил Вилли вслух.
Припоминая, что однажды Папке позвонил ему, зазывал пересечься в кабаке снова и продолжить знакомство, он судорожно листал журнал вызовов. Какого это было числа? Со своего ли мобильного сделал он это? Есть ли у этого бандита вообще телефон? Вилли ничего не знал, кроме того, что, кажется, ослеплённый эгоизмом, сотворил нечто непоправимое. Несколько раз ошибившись, наконец он услышал искажённый устройством, но с узнаваемым прибалтийским акцентом, раздражённый голос.
— Мы договорились, что ты не будешь мне звонить, — упрекнул Папке, разом подтверждая худшие опасения Вилли.
— Что ты делаешь?!
— Много будешь знать — скоро состаришься.
— Что бы ты ни делал, остановись!
— С чего бы вдруг, — хмыкнул Папке.
— Все разрешилось. Мы договорились миром. Все отменяется, слышишь!
Трубка немного помолчала, пока Шварцкопф потел под одеждой от усиливающегося страха.
— Ты что, правда повёлся на это, дружочек? — наконец с нескрываемым злорадством заговорил Папке. — Помахали перед мордой морковкой, и ты, как осел, возрадовался, потянулся. Тебя снова дурят, дружок.
— Это не имеет значения! Я запрещаю!
— Не кипишуй! — повелительно оборвал Папке. — И не надо надрываться. Мы заключили сделку, и возврата нет.
— Я тебе заплачу!
— Конечно, заплатишь, — лениво согласился негодяй, — из чего только? Неустойка будет втрое больше. Как ты обоснуешь такую сумму братику, а? Послушай, — заторопился Папке, — ты мне потом спасибо скажешь. Так что сиди тихо и не закатывай истерики. Начнёшь суетиться — и все сразу поймут, что ты участвовал. А то, что вы там сошлись по-братски, так оно даже лучше, это лишает тебя мотива, некоторым образом. И запомни, в случае чего, я потащу тебя за собой. Так что не высовывайся!
Папке бросил трубку, оставив Вилли с перспективой стать братоубийцей. Но ведь он этого не хотел, то есть хотел, но не взаправду. Перекатывать идею в голове одно, но воплотить — другое, ему потому жить с этим. А если уличат? Тогда ничего не будет, и уже никогда, крест на всей жизни. Он станет ровно таким же отбросом, как и Папке, если не хуже. В порыве Вилли перезвонил брату, не понимая, что именно скажет. Посоветует чаще оборачиваться, осторожнее переходить дорогу или спасаться бегством, нанять охранника, или выложит как есть. Протяжные гудки и любезный женский голос сообщили ему, что абонент по каким-то причинам не отвечает, и предложил оставить сообщения или позднее… Если существовало ещё это самое «позднее» для Рудольфа.
Чертыхаясь в тесной прихожей, Шварцкопф разрывался на части. Одной половиной он рвался ехать к брату, к Папке, куда угодно, и как-то повлиять на происходящее. Другая хладнокровно советовала ехать уже на работу и провести день как обычно в ожидании хоть каких вестей. Он выстраивал верибельную версию, объяснявшую каждый его звонок, каждый его поступок, каждый шаг, совершённый за последнюю неделю. Он сможет выдержать расспросы полиции, не дрогнет на похоронах, а потом сосредоточится на племяннике. Будет заботливым дядей, и все поймут, как он страдает, как он на самом деле будет страдать.
Скатываясь по лестнице, Вилли набрал Генриха, который, к его ужасу, тоже долго не желал реагировать на вызов. Но в конце концов мальчишка с подчёркнутой скукой пролопотал: «Халло, дядя!»
— Ты с отцом? — сражаясь с несвоевременно заевшим замком в дверце вольво, сквозь сжатые зубы спросил он.
— Нет, — словно издеваясь над ним, медленно протянул тот, — но он, наверное, ещё дома.
— Сейчас же дуй домой, — исключая возражения, приказал Вилли.
— А что случилось? — Наконец-то щенок прочувствовал, что дядя вовсе не шутит, а действительно на грани срыва.
— Не знаю! — тягостно признался Шварцкопф, — Я не знаю, случилось ли что или может случиться. Но, пожалуйста, срочно возвращайся. Я тоже еду.
***
Затолкав телефон в пальто, Папке крепко обругал бесхребетного придурка, радуясь только, что подлая, трусливая натура не позволит ему наделать глупостей. Во всяком случае, в тот момент, когда он уже собирался пересечь улицу перед домом Шварцкопфов, это было бы крайне некстати.
К большому разочарованию, трюк с повреждённой машиной не сработал, хотя гибель в дорожно-транспортом подходила идеально. Папке пришлось импровизировать снова. Так-то он никогда никого не убивал по заказу, но не находил в том ничего сверхневыполнимого. Как умирают другие, ему видеть доводилось, чего только не насмотришься на городском дне. Поэтому, будучи дилетантом, он вдохновлялся мыслями о тринадцати тысячах, — было в этом нечто библейское, — компенсируя недостаток практики энтузиазмом.
Несколько дней понаблюдав за Рудольфом и его сыночком, предпочитавшими одинокую холостяцкую жизнь с содержанием приходящей домработницы, он решил, что Вилли в чем-то прав. Шварцкопфы зажрались. Самодостаточные, чистенькие, правильные, они вызывали в Папке отвращение куда большее, чем Вилли с его беспочвенными жалобами и нытьем. Оградившаяся от остального гнилого мира забором семейка настолько ощущала себя в безопасности, что не обзавелась мало–мальски эффективной системой безопасности. Да, район тут был располагающий, но разве у этого поднявшегося инженера не нашлось бы ни одного завалявшегося врага? Сынок его гонял на дорогой игрушке и устраивал заполночные посиделки в середине недели. Следивший за домом отдаленно Папке видел, как толпа молодёжи, смеясь и пихаясь, разъезжалась, расходилась после одной такой. Видел он и как спозаранку отбыл Генрих, столкнувшись с Фрау Дитмар, тщетно искавшей ключи, которые он недавно выудил у нее из сумки в толчее на рынке. Как домработница ушла раньше обычного, он тоже видел, решив, что тянуть дальше не имеет смысла.
Надо было сделать дело и поскорее сваливать, потому что суета поднимется неизбежно. Он не питал иллюзий на счёт идеального, без единого следа, убийства, но его это не волновало. Главное, чтобы никто не увязал никому не известного в семье Папке с Вилли, который будет молчать из опасения загреметь. Остальное — дело везения. Если младший из братьев Шварцкопф не слажает, то войдёт в наследство, и старания Папке окупятся. А даже если учуют неладное, и придурок останется ни с чем, ему всё равно придётся найти бабки. Иначе он как-нибудь исхитрится и продаст его племяннику, второй предполагаемый наследник уж точно не станет жаться, из желания отомстить за невинно убиенного папашу.
Но лучше, конечно, — думалось Папке, проверявшему старенький пистолет выигранный несколько лет назад в карты во время остановки в Дюссельдорфе,- обойтись без эксцессов. Стрелять в Рудольфа он не собирался, оружие нужно было для удержания инженера под контролем. В кармане у него был заправленный шприц с тоненькой иглой. Полюбовница Папке в Берлине когда-то училась на фармацевта, но не доучилась, поэтому подрабатывала простой укладчицей на фармацевтическом производстве. Обрисовав ей гипотетическую ситуацию, он выяснил подходящий для смертельной инъекции препарат, провоцирующий при злоупотреблении остановку сердца. С её же помощью он его раздобыл, описав наивной бабе, как однажды он вернётся за ней на шикарной машине и увезёт на море, если она посодействует. Возможно, догадываясь о том, что Папке затеял нечто противозаконное, женщина все же решилась рискнуть вместе с ним. Тем более, он горячо уверял её, что никакой опасности нет, ведь ей ничего не ведомо, следовательно, какой спрос. Только мелкое воровство с производства, и то, если поймают. Не поймали.
И вот, когда он в целом был готов действовать, ему позвонил этот нытик Вилли и спустил всё на тормозах. Ну что за болван. Дождавшись, пока местный житель, выгуливавший собаку, скроется из виду, Папке перебежал проезжую часть и, не задерживаясь, проник с помощью добытого ключа во двор. Действовал в перчатках, и, чтобы не оставлять отпечатков своих подошв, скотчем примотал к ботинкам целлофан. Осторожно толкнув входную дверь, он нашёл её незапертой, фрау Дитмар недостаточно сильно ею хлопнула, затерявшись в эйфории скорого свидания с долго отсутствовавшим сыном.
— Ей-богу, зажрались, — решил Папке, крадучись пробираясь по дому.
Рудольфа он нашёл в гостиной, задумчиво бродившего мимо камина с трубкой в руках. Уголком глаза приметив движение, Шварцкопф подумал, что вернулся сын, и был по-настоящему ошарашен, увидев направленный в грудь пистолет. Из столовой донеслась музыка — звонил забытый им там телефон.
— Спокойно, — велел Папке, улыбаясь, — без резких движений.
— Вы кто такой и что Вам нужно? — Если бы его хотел убить, заключил Рудольф, давно застрелили бы. Поэтому он приподнял руки, демонстрируя покорность.
— К вам у меня ничего личного, — сказал нападавший, шмыгнув носом.
— Вам нужны деньги? — догадался Шварцкопф.
— Ой, да, — наслаждаясь игрой в недосказанность, признал Папке, — кто же их не хочет.
— Вы их получите, — с готовность заочно расстался с любой ценностью в доме Рудольф.
— Я рад, что вы так сговорчивы, но мне нужно, чтобы вы мне не мешали. Сделайте милость, чтобы я не нервничал, присядьте на диван и расслабьтесь.
Полагая, что грабитель хочет его связать или нейтрализовать на время, пока будет обчищать дом, инженер счёл разумным повиноваться.
Анатомическое строение дивана весьма способствовало продолжительному здоровому сну, поэтому Белов продрых почти все на свете. Но предчувствие всё ж таки выдернуло его из царства Морфея прямо посреди не сохранившегося в памяти сна. Почесав затылок, он выпутался из одеяла и нашарил обувь. Должно быть, Генрих по доброте душевной или шутки ради решил его не беспокоить или банально забыл. Поднявшись из гаража, он обнаружил в доме совершенно странную тишину и на долю секунды предположил, что его забыли все разом. Доверие, конечно, безмерное, но как-то неловко. Едва слышная, исходящая откуда-то из столовой трель звонка воодушевила его: кажется, кто-то из Шварцкопфов в доме наличествовал.
Заглянув в гостиную, он увидел Рудольфа с поднятыми руками и стоявшего к нему спиной незнакомца. В глазах инженера при виде Белова мелькнули удивление и тревога, Папке заметил эту перемену и оглянулся. Появление постороннего в план не входило. Вместо того, чтобы припугнуть парня немедленной расправой над Шварцкопфом, он, запаниковав, решил поменять мишень. Пользуясь недальновидным упущением, Саша, подскочил к нападавшему, перехватил пистолет и дёрнул вверх. Выстрел угодил в один из плафонов стариной люстры. Пинком в живот оттолкнув от себя парня, Папке задал стрекача, предварительно выстрелив в обидчика. Не особенно целясь, острастки ради, чтобы не кинулись догонять. Пробежав несколько кварталов, он прыгнул в свою колымагу и на максимальной скорости рванул прочь из Берлина.
***
Генрих нарушил все, что только можно нарушить, но приехал позднее скорой и полиции. Один вид служебных машин и собравшейся на противоположной стороне улицы толпы зевак заставил его похолодеть. Бросив мотоцикл, он с криком: «Я тут живу, там мой отец» прорвался мимо оставленного около калитки патрульного. В гостиной толпилось непривычно много чужих людей. Разговаривавший с комиссаром Рудольф все ещё шокировано качал головой, объясняя, что совершенно не имеет представления о личности грабителя. С виду на нём не было ни царапинки, и, привалившись плечом к косяку, Генрих ощутил, как внутренности завязываются узлом.
— Где Белов? — спросил он пересохшими губами, не особенно беспокоясь о том, что именно приключилось.
Отец с полицейским немного расступились, открывая вид на сидевшего на диване голого по пояс Сашу, чьё плечо врач как раз закончил перевязывать.
— Тут я, — приподняв здоровую руку, обозначился он.
Никогда не поминавший Бога иначе как всуе, Генрих вознёс ему неловкую хвалу и, наконец, занялся выяснением:
— Какого хрена тут произошло?!
— Нас пытались ограбить, — выдал Рудольф единственную на его взгляд логичную версию. — А ты чего примчался-то?
— Мне позвонил дядя Вилли, — запальчиво выложил правду-матку взбудораженный Генрих. — Велел немедленно домой возвращаться, мол, тут уже потоп!
— Вилли тебе позвонил? — глупо повторил Шварцкопф.
— Кто такой Вилли? — немедленно ухватился комиссар.
Сам виновник событий, словно призванный трёхкратным повторением, вырос за спиной племянника, задыхаясь от спешки и волнения. Осмотрев экспозицию, он сглотнул и невольно попятился.
— Рудольф, — кивнул он приветственно, но брат не отозвался. — Что случилось?
— На господина Шварцкопфа напали, — вместо пострадавшего поведал комиссар. — Кажется, с целью ограбления. Однако ваш племянник только что сообщил, что вы пытались предупредить его о грозящей опасности. Скажите, вы знали о готовящемся нападении?
— Нет.
— Может быть, вам известен нападавший? — не отступал служитель правопорядка, мысленно уже закрывший дело, не успев даже открыть.
— Его зовут Оскар Папке, — признался Вилли, воочию наблюдая, как рушится его будущее, — во всяком случае, так он представился.
— Так это твоих рук дело?! — напряжение, искавшее в Генрихе выхода, непроизвольно сдетонировало. Он знатно встряхнул дядю, схватив за грудки, и, возможно, врезал бы, не кинься другие полицейские, находящиеся в комнате, их растаскивать. Вырываясь, он вслух грозился убить негодяя и не желал уступать многоголосым уговорам сохранять спокойствие.
— Генрих, довольно! — от команды, поданной Сашей сильным волевым голосом, даже комиссар полиции подпрыгнул. Но она возымела волшебное действие, друг его обмяк и позволил оттеснить себя в сторонку.
— Боюсь, вам придётся проехать с нами, герр Шварцкопф, — подтянув ремень, официально заявил полицейский. — И дать ряд объяснений.
— Я понимаю, — приунывший Вилли не противился. — Я не хотел, — сказал он по-прежнему немому Рудольфу, перед тем как уйти в сопровождении полицейских. — Это идиотское недоразумение.
Придирчиво рассматривающий повязку и пытающийся угадать, насколько сильно пострадал драгоценный друг, Генрих презрительно фыркнул. Человек, едва не лишивший его разом и отца, и Саши, не мог рассчитывать на его сострадание.
***
Фрау Дитмар, узнавшая о произошедшем от вездесущих соседей, примчалась немедленно, оставив сына с пирожками. Охая и ахая, она сокрушалась о том, что её не было рядом в момент опасности, будто она смогла бы как-то остановить преступника. Собирая в совок осколки плафона, домработница как могла пыталась утешить Рудольфа, замкнувшегося в себе после ареста брата. О том, что Вилли приложил руку к случившемуся, уже тоже знали все. Некоторые соседи видели, как его увозили в полицейской машине. Но то, что для других было жирными сладкими подробностями чужой частной жизни, для инженера было горьким разочарованием.
— Он всегда был таким, — говорила фрау Дитмар, — неблагодарным.
— Это моя вина, — сказал Рудольф.
— Ну, почему же! — возмутилась она, совершенно не разделяя стремление Шварцкопфа брать на себя ответственность за чужую низость. — Разве ты заставлял его идти на преступление?
— Я тому поспособствовал. Постоянно только и делал, что подталкивал его к этому.
— Каждый человек сам решает, как поступить, — назидательно сказала домработница, потрясая щеткой. — И последствия выбора своего тоже сносит сам!
— Да, но это в равной степени распространяется и на других.
— Слава Богу, что все обошлось, — не желая больше слушать, как убивается без повода этот мудрый сильный мужчина, в который раз порадовалось она. — Просто счастье, что Алекс оказался здесь.
— Да, храбрый парень, — согласился с ней заметно смущённый своим бездействием в экстремальной ситуации Рудольф. — Из чего их только делают в этой России? На человека с пистолетом врукопашную. Он даже глазом не моргнул, просто кинулся, и все.
— Может быть, сходить наверх, — озаботилась фрау Дитмар, — проведать, как там мальчики? Должно быть, они голодные.
У мальчиков, засевших в спальне Генриха, вопреки здравому смыслу все было замечательно. Есть обоим не хотелось, кусок все ещё не лез в горло, а из-за отхлынувшего адреналина обоих немного подташнивало. Ранение Саши признали лёгким и не угрожающим жизни, ехать в больницу он наотрез отказался, предпочитая остаться у Шварцкопфов, которые, впрочем, и не отпустили бы его никуда. Сидя на кровати, Белов с блаженной улыбкой слушал бегавшего из угла в угол друга.
— Нет, ну какая сволочь, а! Мы его привечали и терпели — и вот, пожалуйста! А что потом? Потом бы он разделался со мной, так что ли?
— Может быть, все немного сложнее, — робко предположил Саша.
— Тебя едва не убили! — вспыхнул Генрих.
— Ну, не убили же!
— Ты что, железный? — поразился друг, садясь рядом.
— Как видишь, нет, — кивнув на видневшиеся под предоставленной в пользование рубашкой бинты, Белов, словно бы невзначай, стиснул прохладную подрагивающую ладонь Шварцкопфа в своей.
Касание утихомирило Генриха. Сжав в ответ ладонь Саши, он ждал минуту, другую, но тот и не подумал прервать контакт.
— Ты спас моего отца.
— Любой поступил бы так же.
— Завтра весь Берлин узнает, какой ты герой, — предрёк Генрих.
— Не надо, — строго нахмурился Саша, всерьёз опасавшийся шумихи вокруг этого, на его взгляд, заурядного происшествия. — По возможности не трепли об этом никому, пожалуйста.
— Как скажешь.
Они все ещё держались за руки и отдёрнулись, лишь когда фрау Дитмар с бутербродами постучала в дверь.
***
Телевизионщики готовили Гейдриха к эфиру, припорашивая пудрой и цепляя микрофон к пиджаку. Стоящая со сценарием в руках ведущая популярной вечерней дискуссионной передачи «Экспертиза» Эльза Николь согласовывала с Гейдрихом детали, так как во время прямого включения возможности переписать что-то не будет. Он с ней флиртовал, это Шелленберг, наблюдавший за лидером партии по мониторам в аппаратной, вычислил по его особо слащавой улыбочке.
— Знаете, — обратился к нему главред канала, низкорослый человечек с чёрными крысиными глазками, припадающий на одну ногу, — Эльза настроена вытрясти из него душу сегодня. Надеюсь, он готов к неудобным вопросам?
— Дерзайте, — разрешил Вальтер. — Согласно бытующему у нас в партии мнению, души у него нет.
Нахмурив брови, главред покосился на безучастного помощника. Интересная конторка, эта VDI, сегодня вечером он ждал сенсацию.
Зрителей развели по местам, техслужбы провели последние тесты. Худенькая Эльза в изящном чёрном платье-футляре встала перед объективом наизготовку. Запустили обратный отсчёт, лишние люди убрались из кадра, осветители выхватили ведущую ярким лучом, погрузив остальную студию в полумрак. Три, два, один… Звёздный час Гейдриха свершился, лидер VDI — в подавляющем большинстве телевизоров страны и в онлайн-трансляции за пределами Германии. Как и предупреждали, для него припасли несколько неприятных сюрпризов. В частности, расспросили о фотографиях, где он в довольно непотребном виде окружен полуголыми девушками, об обвинении Канариса в нечестной борьбе, об источниках доходов партии. Отдельно спросили за резкие высказывания в адрес видных политиков. Особенно остановившись на отношении к проблеме с мигрантами.
— Это весьма злободневный вопрос, требующий хоть какого-то решения, — заявил он.
— Окончательного? — подсказала Эльза, которой её новый гость совсем не нравился, и она всячески пыталась его подколоть и вывести из равновесия. Но тому было хоть бы хны.
— Вы улавливаете, да, — криво усмехнувшись, сказал Райнхард. — Компромисс более не возможен.
И он выдал публике свою теорию борьбы с разрастающейся «раковой опухолью» Германии, не трудясь скрывать свою нетерпимость.
— Это просто бомба, — слушая его, восхитился главный редактор, заполучивший свой скандал.
Оглянувшись, он не обнаружил Шелленберга, незаметно ретировавшегося из студии. Вприпрыжку спускавшегося по лестнице телецентра, почти не попадавшего пальцами по цифрам в телефоне. Он должен был за очень короткое время очень многое успеть.
***
В воскресенье, когда открылись избирательные участки, комиссар Штейнглиц позволил себе поваляться в теплой мягкой постели дольше обыкновенного.
Потом он, следуя привычке, пошёл варить себе чёрный крепкий кофе. За окном его скромной квартирки лежал унылый урбанистический пейзаж, составленный из одинаковых многоэтажек. В сером из-за набрякших туч свете картина выглядела ещё более депрессивной. Прихлёбывая из кружки, Аксель думал о том, что по ту сторону стекла наверняка ещё и собачий холод.
— Я тоже хочу кофе, — потребовал голый, как Адам в день творения, Дитрих. — И йогурт. Я, надеюсь, у тебя есть йогурт.
Раздетый, он был так же безупречен, как и одетый в дорогие брендовые шмотки. Перемещаясь с завидной грациозностью, он прокурсировал к холодильнику. Любуясь им, Штейнглиц закомплексовал. Попытался немного втянуться, но выдохнул, вспомнив, что его начавшее нарастать на сидячей должности брюшко и другие недостатки фигуры Оскар вчера ночью уже рассмотрел. И ощупал.
— Пустые надежды, — изучив скудный ассортимент продуктов закоренелого одиночки, посетовал Дитрих.
Захлопнув дверцу, он отнял у Акселя кружку. Попробовав кофе, он перекосился, будто хлебнул микстуры.
— Бе, — протянул он, высунув язык. — Как можно пить этакую горечь. Сахар есть?
Положив руки на его затылок, Штейнглиц наклонил к себе и долго со вкусом целовал, ощущая, как отставивший кружку Оскар забирается ему под майку.
— Нет, — сказал он после, — сахара нет.
— Ну и ладно, — мурлыкнул Дитрих, прихватив губами мочку его уха. — Но жить в этой халупе я не буду, так и знай.
Прижимая к себе этого невыносимого, капризного, прекрасного мужчину, Аксель не стал возражать против переезда.
***
Тем же утром состояние Алексея Зубова настолько улучшилось, что к нему пустили посетителей. Пребывавший в постоянном стрессе менеджер едва ли из штанов не выпрыгнул, обнаружив своего бойца видящим, слышащим и ощущающим все свои конечности.
— Я боялся, он сделал тебя инвалидом, — честно признался он, горбясь на стуле у койки. — Но ты не переживай, с него станется. А ты теперь сам по себе, чемпион.
Хмурясь, Алексей отстраненно внимал ему и тренеру. Победа не принесла особенной радости, потому что со Скорцени он дрался в одиночестве. Бригитты среди зрителей не было, как он ни силился высмотреть её в толпе. Конечно, он сам тому поспособствовал, но отчего-то её отсутствие болезненно кольнуло. Он разозлился на неё, потом на себя, в конечном итоге рассвирепев, как показалось комментаторам, от наглости противника.
— Кстати, — наговорившись вдоволь, сказал менеджер, — тут есть ещё кое-кто, кто жаждет тебя проведать. Но отчего-то не уверена, что ты захочешь её видеть. И пожалуйста, Алексей, скажи мне, что это ничего не значит, потому что Вейтлинг — дядька вредный. Неприятностей потом не оберёмся.
— Где она? — взволновано завозившись под одеялом, спросил Зубов.
— Твою ж мать, Алексей, — пригорюнился менеджер, глядя на оживление ещё недавно неподвижного больного. — В коридоре топчется, сейчас позову. Она тут с первого дня, ночами дежурила, консилиум светил собрала.
Впервые Зубов видел Бригитту ненакрашенной, с обычным хвостом, в спортивных штанах и кроссовках. Под глазами у неё были следы бессонных ночей и тяжёлых размышлений. Но и такой неприбранной она оставались удивительно красивой. Опустившись на стул, она погладила его по лбу и, удостоверившись, что врачи не соврали и он действительно поправляется, счастливо улыбнулась.
— Я ушла от мужа, — просто сказала она. Теперь у неё ничего не было — ни денег, ни жемчугов, ни нарядов; весь этот груз она оставила Вейтлингу. Жила у знакомой или ночевала прямо тут, в больнице, в ожидании, пока проснётся её русский богатырь.
Пока медсестра не объявила часы приёма оконченными, они разговаривали о том о сём, навёрстывая упущенное за целый год молчаливого знакомства.
***
Сотрудник российского посольства Максим Максимович Исаев улетал на Родину со смешанными чувствами. Он был рад вернуться, но и в Берлине ему было что оставить. Информационно табло обновилось, выкинув номера стоек регистрации рейса на Москву.
— Макс! — окликнули его.
Лавируя между людьми, Шелленберг пробирался к нему через толпу. И, судя по огромному чемодану, который Вальтер катил за собой, он явно приехал не на проводы. Встав пред внимательными строгими очами Исаева, Вальтер сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Он никогда в жизни так не боялся опоздать, как сегодня, поэтому, даже рассчитав время прибытия правильно, он все равно бежал, опасаясь разминуться с ним в суете аэропорта. Из нагрудного кармана у него торчал билет в один конец, и тоже на Москву. Время вылета он обходными путями выведал в посольстве, уговорив источник информации сохранить его заинтересованность в тайне.
— Ты что тут делаешь? — оценив сюрприз по достоинству, Максим остался подчёркнуто спокойным.
— Забери меня в Рязань, — попросил Вальтер.
— А как же выборы? — напомнил Исаев.
— Если ты спрашиваешь, выполнил ли я свой гражданский долг и опустил ли бюллетень в урну, то да. Я успел совершить волеизъявление и сделать выбор.
Также он выковырял из телефона старые сим-карты и зашвырнул их в Шпрее с моста Обербаумбрюкке, сохранив на новой лишь самые важные контакты. Оставил свою старшую сестру распоряжаться судьбой квартиры, за машиной попросил присмотреть брата. Написал родителям, что улетает в Россию, и через Франца предал Гейдриху заявление о своем выходе из партии. Причем, учитывая, что на гонца с подобной новостью обрушится весь гнев лидера партии, бумага дойдёт до него ещё не скоро. Самолёт успеет пересечь границу, и Шелленберг станет недосягаем. Если, конечно, Максим ещё не окончательно в нем разочаровался как в личности.
— И что же ты будешь делать в Рязани? — экзаменовал Исаев.
— Если козлов не доят, — прикинул Вальтер, — то коров-то, наверняка. Но я очень надеюсь, что работать руками мне не придётся.
От смеха у Максима проступили слёзы. Притянув в объятия этого непостоянного немца, он с облечением чмокнул его в макушку.
— Мы посмотрим, чем тебя занять, — сказал он.
— И ещё, — отстраняясь, сказал Вальтер.- У меня виза только на три месяца. И ты бы знал, чего мне стоило так быстро её оформить!
— Разберёмся! — уверенность Исаева перечёркивала любые сомнения. — Но почему же ты не воспользовался своими связями?
— Люблю эффектно появляться, — признался Шелленберг. Они шагали, держась друг за друга, навстречу совершенно другой неизведанной жизни.
***
После покушения Белов стал Шварцкопфам как родной, ему даже непрозрачно намекнули, что он может перебраться жить к ним. Свободная комната есть. Но тот пока приглашение отклонил, чем заработал ещё больше уважения. Его геройство все же не кануло в небытие. О том, как храбрый русский парень спас немецкого гражданина, написали и в Германии, и особенно история пришлась по душе русским СМИ. Но от каких-либо комментариев тем, кто все-таки разыскивал его в университете и просил «пару слов», он категорически отказывался. Барышев, позвонивший ему после того, как Саша, несколько часов красуясь перед скайпом, успокоил переволновавшуюся мать, похвалил его отвагу. В остальном будни Белова протекали по-прежнему: учёба, общага, друзья, Генрих, Генрих, Генрих.
День выборов для Саши был самым обычным воскресеньем, для Шварцкопфа — тоже. По причине его аполитичности. Они наконец-то закончили Цюндап и собирались испытать. В последний раз ребята придирчиво осматривали механизмы, когда явился герр Шварцкопф вместе с доктором Функом, адвокатом.
— Папке поймали, — поделился он новостью, открывая гараж.
Генрих угрюмо промолчал. Усилия отца по вызволению дядюшки из рук правосудия он категорически не одобрял. Не желал даже обсуждать и смягчаться в данном вопросе. Инженеру оставалось лишь надеяться, что, став старше, сын поймет, отчего он не бросил раскаявшегося брата на произвол судьбы. Наказание Вилли все равно понесёт, как бы его ни оправдывал Рудольф. Государственная машина была уже запущена, но постараться добиться для него самого мягкого приговора — это он мог. На отремонтированной авто они с юристом уехали на очередную консультацию с маявшимся в ожидании суда братом.
— Никогда не подозревал, что отец такой христианин, — пробурчал Генрих. — Его по левой, а он подставляет правую.
— Герр Шварцкопф говорит, твой дядя сожалеет.
— Ага, только никому от этого ни горячо ни холодно. — И, переключаясь на более приятные заботы, он с трепетом взялся за руль. — Ну, попробуем?
Отойдя на пару шагов, Белов выжидающе сложил руки на груди. Генрих ударил по стартеру, Цюндап чихнул и заглох.
— Так, дай-ка я, — оттеснил друга в сторонку Саша. У него мотоцикл завёлся с полпинка и, разбуженный от многолетней спячки, недовольно зарычал.
Включив фонарь, он обернулся к донельзя довольному Шварцкопфу.
— Похоже, ты нравишься ему больше.
— Ещё бы, я столько над ним корячился. Ты рад?
Тучи над Берлином, долго пучившиеся, наконец, разразились мелкой белёсой крошкой.
— Ещё спрашиваешь! Но, видно, поездку в Ригу придётся отложить, — указав на сыплющихся во двор предвестников скорой зимы, развёл руками Генрих.
— Ну, что ж поделать, — Белов заглушил мотор и присел на Цюндап, ожидая, чего ещё интересного ему скажут. Сегодня друг был каким-то особенно задумчивым, что выдавало в нем напряжённую работу мысли и невысказанную потребность с кем-нибудь поделиться её результатом.
— Я поговорил с Бертой, — погладив фару мотоцикла, сказал Генрих.
— Это правильно. И как она восприняла?
— На удивление стойко. Даже по морде мне не съездила. Но мне кажется, она мне не поверила.
— А что ты сказал ей?
— Сказал, что с ней у нас ничего не получится, и ей не стоит тратить со мной время.
— Зато теперь вы оба свободны, — обозначил важное Саша.
— Теперь — да, — согласился Генрих.
Ледяной ветер быстро выстудил гараж, и даже в толстовках парни начали замерзать. Развивать данную щекотливую тему не стал ни тот, ни другой. Отправляясь на кухню перекусить, они, не сговариваясь, перескочились на университетские новости. Их время ещё не пришло.
Эпилог
Двое мотоциклистов, обгоняя друг друга, катили вдоль позолоченного заходящим солнцем моря. С рюкзаками за спинами они проделали долгий путь от Берлина до Риги. Из-за того, что они не спешили и не отказывали себе в удовольствии, делая лишний крюк, чтобы ознакомиться с попадавшимися достопримечательностями, на дорогу они потратили несколько дней. Воскрешённый и отполированный Цюндап вел себя замечательно, поломавшись всего лишь раз. Но в умелых руках двух очень упёртых путешественников он вернулся в строй как миленький, несясь к заветной цели — Рижскому заливу.
Взмахнув рукой, Генрих просигналил остановку. Закат был в самом разгаре, отбрасывая на людей полыхающий алый отсвет и отделяя море от неба оранжевой полосой. Стащив шлемы, парни оставили их на седлах и присели на песок — насладиться зрелищем. Ветер шевелил взмокшую чёлку отчего-то не ликующего Генриха. Он так давно планировал приехать сюда, что, оказавшись на пляже, даже толком не прочувствовал момента. Так бывает, когда одна мечта перегорает, уступая место неизбежно приходящей ей на смену другой. За зиму Шварцкопф успел продумать более сложный маршрут по всей Европе и даже, при Сашиной консультационной поддержке, замахнуться на Россию.
— Надо где-то поставить галочку, — угадал его чувства Белов.
— И двигаться дальше.
Восприняв это как сигнал к действию, Саша скользнул ладонью по спине друга, взъерошил волосы, вызвав недовольный вскрик. И когда Генрих повернулся возмутиться, наконец-то поцеловал его. Там, где никто на них не смотрел, не толкались друзья и сокурсники, не попыхивал трубкой Рудольф и не хлопотала фрау Дитмар. Там, где были только они вдвоем. К краскам заката добавился румянец застигнутого врасплох Генриха.
— И что это значит? — спросил он, облизав губы.
— Это значит, что я не зануда, не отличник и не девственник, — припомнил его беспочвенные предположения в самый первый день знакомства Саша.
Вскочив на ноги, Шварцкопф направился к мотоциклам.
— Генрих, — Белов бросился следом, всерьёз испугавшись. — Что-то не так?
Ему-то казалось, что где-то с февраля они оба только и делали, что травили друг другу душу. Единственное, что мешало им окончательно сблизиться, — это Сашина манера сначала все взвесить и удивительная при его импульсивности нерешительность Генриха. Хотя он-то мучился больше всего.
Его открывшаяся неприязнь к Каролине ставила в тупик общих знакомых. От пересечений с девушкой он защищал Белова всеми правдами и неправдами. Успокоился лишь, когда Фаза привел её в компанию и представил как свою пассию. Он постоянно вис на друге по поводу и без. И эта странная тяга к объятиям и прикосновениям насторожила старшего Шварцкопфа. Он, конечно, никак не высказался, но всё чаще Саша ощущал на себе его оценивающий взгляд. И в Ригу он провожал их с какой-то особенной отцовской печалью.
Остановившись, Генрих от избытка чувств пнул песок.
— Да нет, всё правильно, — наконец, решился он, разрешая Саше себя настигнуть. — Все правильно.
Они целовались, пока огненный шар окончательно не потонул в Балтике. Жадно, как и положено молодым и спешащим узнать и изведать. Упоительно, как и положено влюблённым. Когда совсем стемнело, вместо поисков приличного ночлега парни валялись под звездами. Снялись с места неохотно, просто потому что спать на пляже романтично, но не особенно комфортно. И потом, хоть и не обговаривая вслух, против двуспальной кровати в какой-нибудь гостинице не возражал ни тот, ни другой.
— То есть, весь этот год ты меня окучивал, — допытывался Генрих, отряхивая с мотоциклетной куртки песчинки.
— Вот ещё, — усмехнулся Саша, — я просто разрешил тебе соблазнить себя.
Не сумев пнуть увернувшегося без меры самоуверенного русского, Шварцкопф запрыгнул ему на спину.
— Так, слезай! — потребовал Белов, когда ему не удалось спихнуть хулигана. — Заканчивай на мне ездить.
— Я только начал, — веселился Генрих.