LUISA DARK©
Разговор за «жизнь».
Ни ведьма, ни колдунья
Ко мне явилась в дом...
А летним днём....
Зашла, случайно, Смерть
Ария. «Там высоко»
Ко мне явилась в дом...
А летним днём....
Зашла, случайно, Смерть
Ария. «Там высоко»
То была страшная ночь. Одна из тех, что запомнятся мне надолго.
Мы приехали туда утром. Обычная глубинка простого русского региона. Большой посёлок, образовавшийся вокруг производства - значительного, в несколько построек разных лет, спиртзавода. Называется это поселение до абсурда смешно – «Чугуны», но русские никогда не обращают внимания на то, как обзывают маленькие деревеньки и закутки своей огромной страны. Остаётся только улыбаться, когда проезжая мимо, читаешь десятки указателей, повёрнутых стрелкой куда-то в непролазную глушь, где и дороги-то нет нормальной.
Потащилась я туда, только из-за того, что моей крёстной приспичило отпраздновать там юбилей. И возможно, я бы туда и не поехала, если бы моя мама не сошлась с её сыном, что теперь исполнял обязанности моего отца. Но как бы там ни было, собрав самое необходимое: блокнот, ручки, интересное чтиво от скуки, рукопись над которой я работала, несколько кассет с музыкой помогающей перенести лишения деревенской жизни – я села у окна и позволила себя увезти. Лучше бы я этого не делала.
Чугуны оказались разбросанными в беспорядке домами, стояли там и несколько кирпичных двухэтажек с газовыми колонками и сантехузлом. На огромной поляне, почти у трассы, лениво валялись светло-серые молочные коровы. Встретилась нам и одна коза, проводившая нас взглядом своих страшных глаз. У самого дома на несколько семей, где и обитала мать моей крёстной, был привязан забавный рыжий телёнок с едва проклюнувшимися рожками. Как мне сказали, неподалёку было три озера, в одном водились карпы, их там специально выращивали, оно было чистым и ухоженным, потому как простым смертным ловить там рыбу было запрещено, а вот директорам и элите, ну, в общем, вы поняли.
Над всем этим высилось красное кирпичное здание спиртзавода. С нашего крыльца его было хорошо видно и слышно особенно. Совсем неподалёку от нас были вырыты три огромные ямы, куда сливалась барда. Это вся та гадость, что остаётся после перегонки спирта. Она жутко воняет и напоминает жёлтовато-коричневую жижу. Её заливали из этих ям в цистерны и увозили на поля, где использовали вместо удобрений. Но самое главное не это, самое интересное, что при малейшем ветре вонь от барды разносилась по всему посёлку и практически душила. Конечно, местные жители к ней давно привыкли, а для меня это было очередным разочарованием.
читать дальшеКогда-то в детстве я здесь бывала однажды. Конечно, все, что я помню из того, так это как утром меня закрыли в доме, потому как все ушли по грибы. И как дедушка, которого уже не было в живых, катал меня на молодом бычке, тогда они ещё держали животных. Теперь же, приехав сюда спустя десять лет, я не нашла здесь ничего, чего такой человек как я ожидает от поездки на природу. Ни низкого красивого неба, ни захватывающих дух пейзажей, ни чистого воздуха. Это был огромный, но по душевному состоянию душный и грязный посёлок. Контингент местных жителей предсказуем. Если рядом спирт завод. Следовательно. Почти все постоянные жители Чугунов были в близкой дружбе с зелёным змеем. Не красивые в большинстве своём люди, несущие чушь и прибегающие моментально с другого конца посёлка заслышав звон выставляемых на стол стаканов. И такие гости и были на шашлыках в честь дня рожденья крёстной. Естественно все они набрались моментально. Я тоже попыталась, слава богу, мама захватила хорошего красного вина. Но на удивление, сколько б я его не пила, я не пьянела, и оттого мне становилось всё сложнее переносить эту шумную любвеобильную компанию. Мой отчим тоже набрался и стал буянить, качать права, пришёл его местный друг, количество выпитого переваливало за литры. Пошли купаться. Меня это хоть не много успокоило. Плавать я любила. Озеро действительно оказалось чистым, и аккуратные мостки облегчали погружение в воду. Вода была холодной, и движения обжигали непривыкшие лёгкий, но я плыла, лишь бы дальше от этих отвратных личностей мужского пола, норовящих помочь тебе держаться на воде.
К вечеру с третьего раза удалось разогнать всех. Мой отчим, набравшись ещё больше, убрался куда-то на машине с друзьями. Мама стала беспокойно дожидаться его, а у меня началось ЭТО.
Сначала я и не думала опасаться, лёгкие сипы у меня всегда снимались с помощью горячего чая. В конце концов, я с девяти месяцев болею астмой, мне ли боятся крохотной одышки. Но стоило мне лечь на раскладушку в душной жаркой кухне, горло заложило, лёгкие ходуном заходили, требуя воздуха. Мать тут же забыла и думать обо всём, села рядом со мной в темноте. Но ни массаж, ни горячая вода и систематическое откашливание не помогли. Я уже играла как оркестры, только разошедшаяся было мокрота в горле с новой силой прилипала, не давая дышать. В темноте труба от газовой печки казалась склонившейся надо мной фигурой в чёрном. Ужас, постепенно прихрамывая и скрипя половицами, подбирался ко мне. Мать говорила забыться и уснуть, а у меня не было сил сказать, что если я усну, я забуду сопротивляться и, задохнувшись, никогда уже не проснусь. Да и как можно уснуть, когда слышишь, как сипы и хрипы рвут твою грудь.
Тьма за окном стала почти осязаемой, я яростно хваталась за каждую частичку воздуха, попадавшую ко мне в легкие. Поднялась бабушка, она была с нами, она квохтала вокруг, изводя нервы маме. В конце концов, одевшись, мы вдвоём вышли на улицу, там мне стало легче.
Ночь преобразила это место до неузнаваемости. Над старыми скошенными заборами стелился едкий болезненный туман. Окружающее напоминало декорации для дешёвого старого фильма ужасов. Где-то далеко в поле маячили призрачные фигуры, они лениво шевелились на ветру и могли с одинаковым успехом оказаться и призраками и просто вбитыми в землю сваями, но из-за тишины хотелось думать, что это приведения. Любая тень, любая труба над домом напоминала живого человека, с маской ярости на лице, следящего за нами. Было бы не так жутко, если бы было видно звёзды, но небо было затянуто плотными тучами, а вдалеке сверкала приближающаяся гроза.
Ветер принёс вонь со сливных ям. Я посмотрела в сторону завода. И вот тут меня охватило оцепенение. Это было ужасно. Высоченной чудовище с десятком горящих окон-глаз поднималось из жёлтого пара уходящего в серое небо, а ещё шум, едва уловимый шум работы, похожий на кипение серы в аду, из которого торчала голова этого монстра, чьё зловонное дыхание отравляло округу. И тут я поняла с абсолютной ясностью, что место это проклято, но ни какой-то там магией, оно проклято теми же людьми, что здесь обитают. Этот завод отравил тут не только воздух, но и их души. Они пьют, потому что не знают, что им ещё делать. Работают и пьют, проспятся и снова пьют. И может у них есть дети, которых они любят, может у них есть хозяйство, есть цели, они всё равно будут просто алкоголиками, которые никак не могут напиться той горечи, что есть ни только в водке, но и в их жизни. Мне сразу захотелось домой, потому что я почувствовала отвращение к этому месту.
Дышать мне стало легче. Сидя на лавке на крыльце и озираясь по сторонам, я проникалась этой зловещей атмосферой. Приехал отчим с гулянья, ничего не соображая с пьяни, он ввалился в дом, следом последовала бабуля, я осталась на крыльце одна. Выглядывающие отовсюду лица меня не пугали, я знала - это всего лишь галлюцинации. Настоящее зло выглядит не так. Я встала и, опёршись на высокие деревянные перила крыльца, смотрела на похожие, на фотооаппаратные, вспышки вдалеке, но грома слышно не было. Впрочем, как и шагов.
То, что за моей спиной кто-то сидит, я ощутила спиной, потом скрипнула древняя доска скамейки. Ветер принёс зловоние кипящей барды, которое смешалось с другим зловонием более мягким, запахом древнего давнего тлена, когда от тела остается лишь пыль. У меня по спине потёк пот, я по-прежнему думала, что всё это галлюцинации, пока не услышала тихий спокойный ровный голос.
- Ужасное место, не так ли?
Я узнала его. Наверное, любой бы узнал его.
Смерть - печальная закономерность. Это закон, который я усвоила совсем недавно, просто приняла на веру, ничего не проверяя и не доказывая. Просто когда у нас в семье кто-то умирал, получалось так, что похороны ломали множество моих планов. И тогда, я поняла, что мёртвые ни в коем случае ни должны вредить жизни живых. Потом я просто вспомнила, что смерть это едва ли завершения, это начало всех начал, потому что без конца не будет начала, и тогда перестала плакать на похоронах. К собственной смерти я относилась со скептическим умиротворением. Я не знала когда, как и что будет после, могла лишь догадываться, но я никогда не боялась, но и не собиралась умирать. Хоть мечтала умереть молодой, так и не достигнув безобразной старости. Но к смерти не возможно привыкнуть и когда она приходит, ты всё равно вздрагиваешь и предательски трясёшься.
Прошло минуты, наверное, три, пока я, собравшись с силами, смогла задать, наверное, единственный вопрос, что можно задать смерти, сидящий за твоей спиной.
- Ты за мной?
Смерть рассмеялась, её смех был похож на капли застучавшие по листьям в палисаднике и по козырьку крыльца.
- Не знаю, – закончив, сказала Смерть.
Я почти физически ощутила, как она пожала плечами.
- Я могу забрать кого угодно, помнишь.
Отметив, что я дышу по-прежнему сносно, и сердце стало потихоньку успокаиваться после бешеной скачки, я расслабилась. Если уж на меня никто не бросился, значит, нет ничего, что бы ни поболтать немного.
- А как же предрасположенность судьбы, книга жизни, перст божий?
- Глупости. Смерть забирает то, что пожелает. Самых слабых, потому что они не нужны. Сильных, потому что они слишком рискуют или мне нравится их безрассудство. У нас много причин, чтобы приходить за людьми. – Объяснила Смерть.
- А что же ты делаешь здесь?
- Может быть, я пришла за тобой, может за твоими любимыми родственниками, может за соседями или за местной коровой. Кто ж знает, чего я захочу в следующую секунду. Но вообще-то я тут случайно, искала в лесу цветущий папоротник. Иду мимо, смотрю знакомая физиономия, решила зайти.
Я вспомнила, каждый свой самый тяжёлый приступ, когда мне казалось, что я вот-вот умру. Значит, не казалось. А тогда и вправду была ночь Ивана Купалы. Я едва сдержалась чтобы не рассмеяться - суеверная Смерть. Внизу среди накошенной травы одиноко, чудом уцелев, росла ромашка в несколько головок. Её лепестки сияли синевато в темноте, потому что были такими чистыми и белыми в жизни. Я решила, что этот махонький огонёк будет моим якорем, держащим меня на грани сумасшествия пока я разговариваю то ли сама с собой то ли со Смертью.
- И как твои успехи? Нашла, что искала?
Смерть, очевидно отмахнувшись, закинула ногу на ногу.
- Конечно, нет. Я всё больше склоняюсь к мысли, о том, что это всё ерунда. Но что–то интересно год от года ищу.
Я промолчала, не отрываясь от лепестков ромашки, хотелось наклониться и сорвать её, но неизвестность, притаившаяся в траве и за спиной, не давали шевельнуться.
Наконец, раздался гром. Дождь полил со всей силой. Ветер крепчал. Барда стала дымиться и испускать ещё больше пара, чем прежде, воздух стал тяжёлым от её испарений.
Смерть поднялась.
- Ну ладно, пойду-ка, пройдусь по этому захолустью, может, кто упился в усмерть.
И засмеявшись собственному каламбуру, прошуршала по сырости прочь.
Дверь почти сразу открылась, и бабушка увела меня с крыльца. В кухне было по-прежнему душно и жарко. Из печки блестели две зеленоватые щёлочки. Тёмный силуэт трубы опять стал меня пугать. Мама, кое-как примостившись рядом, заснула. Дверь открыли, стало прохладней и свежее. Мне показалось, я задремала. Но бушующая за окном буря разбудила меня, а ещё боль. Дышать-то я дышала, но истерзанные болью легкие при вдохе просто разрывались. Я снова заметалась. Теперь уже все поднялись на ноги. Я постепенно снова стала задыхаться.
Моментально погрузившись в страх, я дергалась и умоляла поскорей начаться утру, потому что днём я ощущала себя в безопасности от болезни. Но все вокруг кружились, успокаивали, давали бессмысленные советы. Мне становилось хуже. Я хватала ртом воздух, но его не хватало, потому что внутрь поступала лишь маленькая толика. Я стала шипеть, что хочу домой, и это всё ваша несчастная барда и у меня на неё аллергия. Кто-то предложил вызвать скорую из Воротынца. Я запротестовала, пытаясь найти внутри резервы справиться хотя бы с ужасом одышки. Где-то в темноте зашевелилась Смерть. Как она пришла, я не заметила. Но иллюзия сменилась реальной фигурой в чёрном, нависшей надо мной со всей своей очищающей и изничтожающей откровенностью. Я вцепилась в одеяло сильнее, и чаще вдыхая воздух, боясь, что в какой – то момент, ослабев не смогу сделать эту простую манипуляцию телом.
- Ну, вот видишь, сегодня опять как всегда. Давно такого не было, правда, года три, да. Сказала смерть, опускаясь ниже. Она права, таких приступов не было давненько. Последний был давно ночью, с воскресенья на понедельник. Тогда так хотелось просто перестать дышать и не мучиться, но память о том, что завтра в школу, контрольная, друзья, день святого Валентина, дискотека, не позволяла мне этого. И я боролась и выкарабкалась, пусть и с помощью врачей.
- А что тебя держит теперь? Школа окончена, ты растеряешь многих старых друзей, придётся начинать всё заново. – Вещала смерть равнодушно.
Легкие нестерпимо болели, и дышать просто было не возможно. Я, было, согласилась со смертью. Ведь это так просто перестать дышать. Момент и всё закончится и никогда не повториться. Но кто-то очень шустрый и сердитый пнул мне сердце и завёл проектор. Как же это «брось дышать». Умру я, а что мамка делать будет со всеми, будь нас у неё две, я бы ещё подумала. Перестать бороться, ха, а что Надя скажет? Я же даже не знаю, будет она горевать или нет. Ну что будет, если я уйду, я ж обещала ей вернуться, а я и так слишком много её подвожу. Умереть? Шутите. Я же даже не любила толком. А начать всё заново. Хрен с ним, я построить могу всё что угодно, даже на руинах. Не впервой.
Включили свет. Смерть шарахнулась в сторону. Скорая уже ехала. Осталось только дождаться и перестать плакать. Мне было жарко, наконец – то об этом догадались и выключили печку. Я не слышала никого, находясь на границе «там» и «здесь», как, наверное, находилась всегда во время приступов и это едва ли преувеличение. Смерть сидела в темном углу и вожделенно ждала, кажется, она посмеивалась. А я дышала, пусть с трудом, но дышала.
Потом пришла врач с обычным потрепанным чемоданчиком. Она что-то спрашивала, я отвечала.
Игла вошла под кожу, даря ощущения покалывания, постепенно растекающегося от самых чувствительных мест, по всему телу. Спазм отхлынул, словно прибой, дышать становилось легче и проще. Со вторым шприцом эуфилина облик смерти потускнел и исчез вовсе. Меня заставили согнуть локоть и, перевернув на спину, всадили обезболивающее. Легкие тоже перестали звенеть. Меня укрыли, врач уехал, за окном светало. Все улеглись, и лишь одна я не стала засыпать в то утро, немного шатающаяся с лекарства, я всё утро проторчала на улице. А потом я рискнула остаться там ещё на пару дней.
***
Мне запретили купаться, пить и курить, я пообещала бросить и не начинать сама себе. После эуфилина астматик может, как под бронёй, существовать с неделю. Конечно, я бы всё равно пошла бы купаться, будь погода нормальной, но было прохладно и шли дожди. Трава была сырой, в туалет бегать было решительно не удобно. Я занималась лишь тем, что читала на крыльце, где у моих ног примащивалась местная кошка Машка. Она на мордочку была вовсе не красива, узкоглазая и худая. Она таскала за собой огромный живот, готовясь стать мамой. Я кормила её до отвала мясом. Потому как его мы привезли с собой аж десять кило, пришлось все три дня питаться шашлыком на ужин, чтобы прикончить его. Машка была до одури ласковой кошкой, наверно потому как её никто не привечал в бродячей жизни.
Она приходила к крыльцу, ластилась к ногам, получала свой кусок и засыпала на моих коленках, теплая урчащая. Однажды я заметила, что котята внутри неё шевелятся, просто ходуном ходят. Я приложила ладонь и наслаждалась этим движением жизни внутри неё.
И тогда я поняла, что смерть беспомощна. Мы все рождаемся и умираем, но смерть вовсе не главная в цепочке жизни. Мы рождаемся. Женщины, любого вида, любой породы рожают и мы, появляясь, живём. Живём - вот главное. Я глубоко вздохнула. Пусть смерть возвращается и берёт, что угодно, мы найдём в себе силы заполнить этот пробел.
С таким настроем я и прожила там последние несколько дней. Я немного злилась на приходящих любителей выпить. Я собирала вишню с мамой, гоняла по дому надоедливых мух. Ругала крапиву, имевшую наглость вымахать мне по пояс у самого туалета, который и так меня не радовал. Я молча посмеивалась над соседним парнишкой, что сторожил меня на крыльце, пока я читала и соседской девчонкой на год меня младше, что, задрав голову, надменно форсировала мимо меня, а потом переместилась к соседскому пацану, упорно беседуя с ним всё то время, пока я на улице. Я жгла дрова на угли и следила за мясом. А в последний день поймала чудную радуги, целую хорошо видную арку. Огромную, её верхушка скрывалась в облаках, а сама она целиком не влезала в объектив фотоаппарата.
Всё было хорошо, но меня беспокоило, что и у всех чесались переносицы, и все в один голос заявляли, что это к покойнику. Слушая это, я вспоминала о суеверие Смерти.
В последнюю ночь я снова почувствовала себя не хорошо и вышла в ночь почитать с фонариком на крыльце. Её приближение я поняла по запаху и, не пытаясь её разглядеть, флегматично подвинулась, освобождая место. Она опустилась рядом. Она была не выше меня ростом, от неё не веяло ни холодом, да и запах тлена постепенно рассеялся и сменился здешними постоянными ароматами. Она так же хорошо вписывалась в окружающую реальность, как всякий прохожий человек.
- Ну, здравствуй. Вижу, ты чувствуешь себя гораздо лучше. – В сказанном не было ни иронии, ни подвоха, одна неимоверная усталость.
- Да. Спасибо за беспокойство.
Она усмехнулась и отвернулась в сторону сарая, откуда кралась по влажной траве Машка. Кошка подошла и с недоверием застыла поодаль.
- Кскскскс. – позвала смерть.
Я подавилась воздухом. Хотя с чего бы это, наверное, всё потустороннее до абсурда просто по натуре.
Машка нерешительно подошла и стала тереться о протянутую к ней вполне человеческую руку, только светящуюся в темноте как лепестки той ромашки. Смерть гладила её, а я содрогалась всем нутром за крошечных котят, по которым проходила её рука.
- Мои прикосновения не убивают, если я этого не хочу. – Сообщила она, беря животное к себе на колени.
Снова начинался дождь, мы беседовали около часа. Обо всём самом простом, о книгах, музыке, искусстве, войнах, о том, что времена нынешние её решительно не устраивают. В конце концов, она стала собираться уходить.
- Ну, прощай. Это конечно не последняя наша встреча. Но только одна из предстоящих закончится окончательным знакомством.
- Это угроза, предупреждение или обещание? – спросила я, не поворачиваясь. Я так и не решилась посмотреть ей в лицо.
- Это моя работа, девочка. Когда пойдёшь работать - поймёшь. – Устало, сказала она и растаяла бесшумно и бесследно.
А я, погладив Машку, храпящую рядом на лавке, захлопнула книгу и тоже пошла спать.
***
А покойник всё-таки был. Вечером после нашей встречи со смертью, умерла тётка моего отчима. Вот вам и примета про чешущуюся переносицу. Видимо, смерть действительно суеверна.
Но какое нам до этого дело, наша работа жить. Не так ли?